Смерть третьего друга
Трое мужей — Цзы-Санху, Мэн Цзыфань и Цзы-Циньчжан — говорили друг другу:
— Кто из нас способен быть вместе, не будучи вместе, и способен действовать заодно, не действуя заодно? Кто из нас может взлететь в небеса и странствовать с туманами, погружаться в Беспредельное и вовеки жить, забыв обо всём?
Все трое посмотрели друг на друга и рассмеялись. Ни у кого из них в сердце не возникло возражений, и они стали друзьями.
Они дружно прожили вместе некоторое время, а потом Цзы-Санху умер. Прежде чем тело Цзы-Санху было предано земле, Конфуций узнал о его смерти и послал Цзы-Гуна участвовать в траурной церемонии. Но оказалось, что один из друзей покойного напевал мелодию, другой подыгрывал ему на цитре, и вдвоём они пели песню:
Эй, Санху!
Эй, Санху!
Ты возвратился к подлинному,
А мы всё ещё в человеческом облике!
Цзы-Гун поспешно вышел вперёд и сказал:
— Осмелюсь спросить, прилично ли вот так петь над телом покойного?
Друзья взглянули друг на друга и рассмеялись:
— Да что он знает об истинном ритуале!
Цзы-Гун вернулся и сказал Конфуцию:
— Что они за люди? Правил благочестия не соблюдают, даже от собственного тела отрешились и преспокойно распевают песни над телом мёртвого друга. Уж не знаю, как всё это назвать. Что они за люди?
— Эти люди странствуют душой за пределами света, — ответил Конфуций. — А такие, как я, живут в свете. Жизнь вне света и жизнь в свете друг с другом не соприкасаются, и я, конечно, сделал глупость, послав тебя принести соболезнования. Ведь эти люди дружны с Творцом всего сущего и пребывают в едином дыхании Неба и Земли. Для них жизнь — всё равно, что гнойник или чирей, а смерть — как выдавливание гноя или разрезание чирея. Разве могут такие люди отличить смерть от жизни, предшествующее от последующего? О да! Они облекаются всеми образами мира, но обретают опору в Общем Теле всего сущего. Они забывают о себе до самых печёнок, отбрасывают зрение и слух, следуют круговороту вещей без конца и начала, не ведают ни предела, ни меры. Безмятежные, скитаются они за пределами мира пыли и грязи, беспечно бродят по Царству Недеяния. Ужели станут они печься о мирских ритуалах и угождать желаниям толпы?
— В таком случае, учитель, зачем соблюдать приличия? — спросил Цзы-Гун.
— Я из тех, на ком лежит кара Небес, — ответил Конфуций. — Но всё же нам с тобой не мешало бы последовать примеру тех мужей.
— Осмелюсь спросить, что же нам делать?
— Рыбы устраивают свою жизнь в воде, а люди устраивают свою жизнь в Пути. Для тех, кто устраивает свою жизнь в воде, достаточно вырыть пруд. А тем, кто устраивает свою жизнь в Пути, достаточно отрешиться от дел. Вот почему говорят: «Рыбы забывают друг о друге в воде, люди забывают друг о друге в искусстве Пути».
— Осмелюсь спросить, что такое необыкновенный человек? — спросил Цзы-Гун.
— Необыкновенный человек необычен для обыкновенных людей, но ничем не примечателен перед Небом, — ответил Конфуций. — Потому и говорится: «Маленький человек перед Небом — благородный муж среди людей. Благородный муж среди людей — маленький человек перед Небом».
![]()
— Кто из нас способен быть вместе, не будучи вместе, и способен действовать заодно, не действуя заодно? Кто из нас может взлететь в небеса и странствовать с туманами, погружаться в Беспредельное и вовеки жить, забыв обо всём?
Все трое посмотрели друг на друга и рассмеялись. Ни у кого из них в сердце не возникло возражений, и они стали друзьями.
Они дружно прожили вместе некоторое время, а потом Цзы-Санху умер. Прежде чем тело Цзы-Санху было предано земле, Конфуций узнал о его смерти и послал Цзы-Гуна участвовать в траурной церемонии. Но оказалось, что один из друзей покойного напевал мелодию, другой подыгрывал ему на цитре, и вдвоём они пели песню:
Эй, Санху!
Эй, Санху!
Ты возвратился к подлинному,
А мы всё ещё в человеческом облике!
Цзы-Гун поспешно вышел вперёд и сказал:
— Осмелюсь спросить, прилично ли вот так петь над телом покойного?
Друзья взглянули друг на друга и рассмеялись:
— Да что он знает об истинном ритуале!
Цзы-Гун вернулся и сказал Конфуцию:
— Что они за люди? Правил благочестия не соблюдают, даже от собственного тела отрешились и преспокойно распевают песни над телом мёртвого друга. Уж не знаю, как всё это назвать. Что они за люди?
— Эти люди странствуют душой за пределами света, — ответил Конфуций. — А такие, как я, живут в свете. Жизнь вне света и жизнь в свете друг с другом не соприкасаются, и я, конечно, сделал глупость, послав тебя принести соболезнования. Ведь эти люди дружны с Творцом всего сущего и пребывают в едином дыхании Неба и Земли. Для них жизнь — всё равно, что гнойник или чирей, а смерть — как выдавливание гноя или разрезание чирея. Разве могут такие люди отличить смерть от жизни, предшествующее от последующего? О да! Они облекаются всеми образами мира, но обретают опору в Общем Теле всего сущего. Они забывают о себе до самых печёнок, отбрасывают зрение и слух, следуют круговороту вещей без конца и начала, не ведают ни предела, ни меры. Безмятежные, скитаются они за пределами мира пыли и грязи, беспечно бродят по Царству Недеяния. Ужели станут они печься о мирских ритуалах и угождать желаниям толпы?
— В таком случае, учитель, зачем соблюдать приличия? — спросил Цзы-Гун.
— Я из тех, на ком лежит кара Небес, — ответил Конфуций. — Но всё же нам с тобой не мешало бы последовать примеру тех мужей.
— Осмелюсь спросить, что же нам делать?
— Рыбы устраивают свою жизнь в воде, а люди устраивают свою жизнь в Пути. Для тех, кто устраивает свою жизнь в воде, достаточно вырыть пруд. А тем, кто устраивает свою жизнь в Пути, достаточно отрешиться от дел. Вот почему говорят: «Рыбы забывают друг о друге в воде, люди забывают друг о друге в искусстве Пути».
— Осмелюсь спросить, что такое необыкновенный человек? — спросил Цзы-Гун.
— Необыкновенный человек необычен для обыкновенных людей, но ничем не примечателен перед Небом, — ответил Конфуций. — Потому и говорится: «Маленький человек перед Небом — благородный муж среди людей. Благородный муж среди людей — маленький человек перед Небом».
