Ложь была довольна Жизнью. Во Лжи нуждались все: от мала до велика, сверху донизу, обращаясь к ней на каждом шагу. «Столько не взывают к Создателю, сколько прибегают ко мне, — с удовлетворением думала она, купаясь во внимании. — Если сначала было слово, то уж не моё ли?.. Все хотят нравиться, для чего обманывают. На мне стоит мир! Любая правда со временем мною становится. Взять самый большой и ценимый обман — Любовь. Чтоб овладеть своими жертвами, она ослепляет их, лишая разума. А как иначе свести тех, кто в здравом уме и не взглянет друг на друга?! Не обманешь — не продашь Когда ж у «покупателя» дурман проходит, то нужно ещё признать, что совершил глупость, а на это способны не все… Как мало кто способен определять свою судьбу, принимая за неё то, что на него валится. А валится-то именно потому, что он её не определяет». И захихикала.
В другой раз она превозносила Надежду. Искусность той приводила Ложь в восхищение. Недаром обманщица Любовь выбрала Надежду в помощницы! Это надо ж — водить всю Жизнь за нос и не считаться лгуньей! Сопровождать до гроба, не будучи проклинаема на пороге Смерти! А потому, что эта ловкачка стала названной сестрой Веры, тоже обещающей что угодно, за то, что отдашь здесь, но… потом. «Вот так трюк! — восхищалась Ложь. — Пойди-ка, проверь «потом»! Оттуда никто не вернулся из смертных! Остаётся… надеяться. Ах-ха-ха!..
Сама Ложь не любила обманываться, предпочитая обманывать, и разделяла мнение, что живут один раз: не «потом», а «сейчас».
Жизнь, не раз слышавшая такие пассажи, разумеется, не приходила от них в восторг. Получалось, что она, Жизнь, насквозь лжива.
— Это не может быть правдой, — наконец, возмутилась она, — раз подобное произносит Ложь!
И Жизнь улыбнулась. Возможно, даже кому-то, а не только своей мысли.
«И Любовь зря Ложь грязью мажет… — говорила про себя Жизнь. — Я всё-таки не простая и нелёгкая, а без Любви и совсем грустная. Любовь — это праздник средь серых буден. Что она там ссылалась на мудрецов? Наверняка выбрала те слова, которые устроили! Спрошу-ка я их сама. И принялась собирать по градам и весям разные мнения.
— Если мужчина не лжёт женщине, значит, ему плевать на её чувства, — услышала она в одном месте. И подумала, качая головой: «А ведь, правда…»
— Умная ложь лучше глупой правды, — сказали в другом. «Это — о том же», — решила она и пошла дальше.
Что только ещё она не услышала!
— Хочешь помочь правде, подружись с ложью.
— Новая правда делает старую неправдой.
— Сладкая ложь лучше горькой правды.
— Правда — хорошо, а счастье — лучше.
— Сколько живёшь, столько и врёшь, люди — ложь, и мы то ж… А не жить с народом в ладу — попадёшь в беду.
Призадумалась Жизнь. Лгут же не из любви ко лжи, а по суровой Необходимости. Надо с той встретиться, спросить с неё…
Встретилась. Спросила, не поздоровавшись:
— Отчего лгать заставляешь?
Неулыбчивая Необходимость сначала холодно недоуменно глянула на неё, а потом… расплылась в улыбке!
— Ты заставляешь, милая сестрица!
— С каких это пор мы — сёстры? — возмутилась Жизнь.
— Со стародавних, дорогуша-близняшка. Не будь меня, кто б за тебя боролся? Слышала, небось, как нас вместе поминают? Жизнь-Нужда всему научит… Когда ещё сказано: «Всё движется благодаря бичу Необходимости»! Всему живому ты необходима? Необходима! Так что я лишь другая твоя сторона… как и Ложь.
«И эта всё на меня свалить норовит, — неприязненно подумала Жизнь, — сговорились они, что ли?»
А вслух сказала:
— Ну-ну! Коль Ложь необходима, то ты и есть Ложь. А если ты — Ложь, то можно ль тебе верить?
И усмехнулась. Мол, не на ту напала. Но Необходимость невозмутимо ответила:
— Насчёт «можно» не знаю, однако приходится. Например, под угрозой утраты тебя. Недаром мудрецы полагают: «Ложь, сказанная с добрым намерением, спасительнее истины, сеющей раздоры». И добавляют: «Люди нуждаются в хорошей Лжи, потому что кругом слишком много плохой». Оттого и есть: Ложь во спасение, Святая ложь… Святая! Как тебе это?
Необходимость захохотала. А отсмеявшись, спросила:
— А кто, по-твоему, породил лгунов? И были бы они, не будь тебя?
Жизнь не нашлась, что ответить.
— Ты их породила, ты! И такими, что без Лжи они не могут жить вместе. Ты сама слышала: «Сколько живёшь, столько и врёшь, люди — ложь, и мы то ж. А не жить с народом в ладу — попадёшь в беду».
Жизнь молчала.
— Ты мне не веришь, — сказала Необходимость, — а не веришь потому, что не хочешь верить в неприятное, хоть оно и очевидно. То есть, Ложь тебя больше устраивает.
Жизнь продолжала молчать.
— Пойми же, именно лжец никому не в состоянии поверить. А когда вокруг невесело, то Ложь действительно необходима, рождая Надежду, которая потом может стать правдой, если понравится большинству. Дураку известно: всей правды нельзя говорить даже там, куда за неё попадают. Людям просто сообщают, что на сегодня является правдой, в которую должны верить, если не хотят потерять то, что имеют. В том числе и тебя. Так твои чада тебя и устроили. Такие дела…
Тут Необходимость увидела, что переборщила: на Жизни лица не было. Нельзя сразу столько неприятной правды обрушивать на голову. Не всякая выдержит. А если не выдержит, что будет с ней, Необходимостью? Кому она будет нужна, когда никого не будет? Необходимо срочно поднять настроение у сестры. Придётся что-то врать… нет, скажем, придумывать.
— А знаешь, как можно уязвить Ложь?
Жизнь вскинула удивлённые глаза.
— Те, кто её не любят, говорят: «У Лжи короткие ноги». Какой женщине такое понравится?
— И что она отвечает?
— Не она — те, кто её исповедуют: «Зато у неё длинные руки!»
Жизнь хмыкнула, представив коротышку Ложь, с обезьяньими руками до земли. Второй смысл фразы от неё ускользнул. Наверно, потому, что ей это не угрожало.
— То-то я её всегда так мелко видела, едва замечая, — сказала она. Жизнь была близорука, что скрывала.
— А представляешь, — продолжила Необходимость, — она себя красавицей считает!
— Ну? — не поверила Жизнь.
— Да-да! — подтвердила собеседница. — Она ведь и себе правды не говорит! А другие, либо её приверженцы и сами таковы, либо сочтены ей злокозненными безумцами. Со всеми вытекающими…
— Вот оно — наказание! — воскликнула Жизнь, подумав: «То ли дело я — прекрасна и удивительна! А то, что не для всех, так это ж для Справедливости. Недаром обо мне говорят, что я — дороже сокровищ».
Настроение у неё поменялось в лучшую сторону. Теперь она могла снова улыбаться тем, кто был симпатичен, восхищаясь ею.
Если б Необходимость прочла её мысли, то усмехнулась бы, считая себя непревзойдённой красавицей, чьё великолепие просто мало кто в состоянии оценить. А те, кто в состоянии, рождаются раз в тысячелетие. С означенной же Справедливостью она никогда не встречалась, временами слыша о той от людей. Но Необходимость не принимала эти байки всерьёз. Ведь каждый рассказчик представлял ту по-своему.