Единственный чиновник
Цзинаньский чиновник господин У отличался твёрдой прямотой, ни за чем не гнался. В его время существовало такое подлое обыкновение: если кто-нибудь из алчных взяточников попадался в преступлении, но покрывал дефициты казначейства из своих средств, то начальство это немедленно замазывало, а взятка делилась среди сослуживцев.
Никто не смел действовать вопреки этому обыкновению. Так же велели поступать и нашему господину У. Но он этого распоряжения не послушался.
Его принуждали, но безуспешно. Рассердились, принялись поносить и бранить его. У тоже отвечал злым тоном.
— Я, — говорил он, — чиновник хотя и небольшой, но так же, как вы, получил повеление моего государя, так что можете на меня доносить, можете меня карать, но ругать и бесчестить меня вы не вправе. Хотите моей смерти — пусть я умру. Но я не могу брать от государя жалованье и в то же время покрывать и искупать чужие неправедные взятки.
Тогда начальник изменил выражение лица и взял тёплый, ласковый тон.
— Послушайте, — говорил он, — всякий вам скажет, что в этом мире нельзя жить прямою правдой. Люди, конечно, этой прямой правды лишены. А раз так, то можно ли, в свою очередь, обвинять эту нашу жизнь за то, что правдой действовать нет возможности?
Как раз в это время в Гаоюане жил некий My Цинхуай, к которому приходила лиса и сейчас же начинала с большим воодушевлением беседовать с людьми. С кресла раздавался звук голоса, но человека не было видно.
My как-то прибыл в Цзинань. Посетители стали беседовать, и во время беседы один из них задал такой вопрос:
— Скажите, святая, — вы ведь знаете решительно всё, — разрешите спросить вас: сколько всего в нашем городе правительственных чиновников?
— Один, — был ответ.
Все смеялись. Гость снова задал вопрос, как это так.
— Да, — продолжала лиса, — хотя во всем вашем уезде и наберётся семьдесят два чиновника, но чтобы кого назвать настоящим, — так это одного лишь господина У.
![]()
Никто не смел действовать вопреки этому обыкновению. Так же велели поступать и нашему господину У. Но он этого распоряжения не послушался.
Его принуждали, но безуспешно. Рассердились, принялись поносить и бранить его. У тоже отвечал злым тоном.
— Я, — говорил он, — чиновник хотя и небольшой, но так же, как вы, получил повеление моего государя, так что можете на меня доносить, можете меня карать, но ругать и бесчестить меня вы не вправе. Хотите моей смерти — пусть я умру. Но я не могу брать от государя жалованье и в то же время покрывать и искупать чужие неправедные взятки.
Тогда начальник изменил выражение лица и взял тёплый, ласковый тон.
— Послушайте, — говорил он, — всякий вам скажет, что в этом мире нельзя жить прямою правдой. Люди, конечно, этой прямой правды лишены. А раз так, то можно ли, в свою очередь, обвинять эту нашу жизнь за то, что правдой действовать нет возможности?
Как раз в это время в Гаоюане жил некий My Цинхуай, к которому приходила лиса и сейчас же начинала с большим воодушевлением беседовать с людьми. С кресла раздавался звук голоса, но человека не было видно.
My как-то прибыл в Цзинань. Посетители стали беседовать, и во время беседы один из них задал такой вопрос:
— Скажите, святая, — вы ведь знаете решительно всё, — разрешите спросить вас: сколько всего в нашем городе правительственных чиновников?
— Один, — был ответ.
Все смеялись. Гость снова задал вопрос, как это так.
— Да, — продолжала лиса, — хотя во всем вашем уезде и наберётся семьдесят два чиновника, но чтобы кого назвать настоящим, — так это одного лишь господина У.
