Предок-герой
Там, где Евфрат впадает в море, стоял город Урук, царём его был Гильгамеш. Не было ему равных среди людей, на две трети был он богом, на одну треть — человеком. От того был он одиноким я не знал, куда приложить свою богатырскую силу.
Разные идеи возникали в сознании Гильгамеша: перекопать горы, повернуть течения рек, соорудить башню до небес, и другие, непосильные для человека. Народ же, страдающий от его затей, взмолился к богине-матери:
— О, Аруру! Уйми своего сына! Сотвори равного ему и дай нам отдых!
Вняла богиня-мать этой мольбе и по небесному образу Ану вылепила из глины Энкиду, всё тело которого было покрыто шерстью. И сказала ему:
— Энкиду! Иди и живи со зверями степными. Вместе с газелями ешь травы. Со зверями теснись у водопоя. Водой весели своё сердце!
Как-то раз юный охотник пошёл за добычей и, увидев великана Энкиду, замер от удивления. Представ пред лицом Гильгамеша, он молвил:
— О, царь! В степи появился богатырь. Рука его, словно из металла. Бродит он вместе со зверями, ломает мои ловушки и силки. Колчан мой полон стрел, а дома нет дичи.
Взыграла печень героя, и он воскликнул:
— Веди меня в степь, охотник. Хочу с богатырём сразиться…
И вот герои схватились, пытаясь побороть друг друга. Ноги их в землю вошли по колено, земля застонала от боли. Но ни на шаг они не сдвинулись с места, ибо были равны они силой.
— Что мы упёрлись, словно бараны, — выдохнул первым Энкиду.
Засмеялся Гильгамеш, отпустил руки героя.
— Вразумил ты меня своей силой, — сказал Гильгамеш. — Думал я, что любого одолею. Но если равны мы по силе, зачем нам ссориться, станем друзьями. — Обнялись они, как братья, и пошли в Урук.
Народ высыпал на стены и встречал героев хлебом и сикерой.
— Что это? — спросил Энкиду, показывая на хлеб.
— Ешь! — сказал Гильгамеш, разламывая хлеб пополам. — Это людская пища. Вкусивший хлеба, уподобится людям. — А это? — Энкиду указал на кувшин. — Пей! — молвил царь. — Это — питьё, веселящее душу. Пьющий сикеру, богам подобен.
Ел и пил Энкиду, и веселилась его душа, лицо сияло, а волосы, покрывающие тело, превратились в одежду. И стал он похож на мужа.
Шли дни. Гильгамеш водил друга по Уруку, показывал дома и храмы, но ничего не удивляло Энкиду, на лице его была скука.
— Что с тобою, друг мой? — спросил Гильгамеш.
— Без дела брожу я. Сила моя иссякает, — отвечал Энкиду.
Задумался Гильгамеш:
— Есть дело. Мне одному не справиться. Вдвоём мы его осилим. Слышал я, у моря есть горы, покрытые кедровым лесом: там живёт свирепый Хумбаба. Многие хотели его убить, но не нашли туда дороги.
— Пойдём к водопою. Спрошу у зверей, у птиц, они укажут дорогу, — промолвил Энкиду. — Задушим Хумбабу руками.
— Я верю тебе, мой друг, но врага не взять голыми руками. В кедре сила Хумбабы. Поэтому срубить его надо и выкорчевать с корнем, — ответил Гильгамеш.
И призвал царь мастеров и велел им отлить секиры и кинжалы из меди.
Узнав, что замыслил царь, высыпал народ на площадь. И шум людских голосов был подобен говору волн при разливе Евфрата.
Вышел царь из дворца. Рядом с ним Энкиду. Поднял Гильгамеш руку и стих народ, речи его внимая.
— Слушай, народ Урука! Слушайте и вы, старцы. Я хочу увидеть Хумбабу, чьё имя опаляет страны. В кедровом лесу победить его хочу. Ибо тогда стану я прославлен в веках. Всё, что есть злого, изгоню из мира.
Отвечали ему старцы:
— Молод ты, Гильгамеш, и следуешь лишь зову сердца. Но знай, голос Хумбабы — вихрь, уста его — пламя, дыханье — смерть. Бой с ним неравен.
Но возразил им Гильгамеш:
— Мне ль теперь Хумбабы бояться, о, старцы! По круче гор один не пройдёт, двое взберутся. Скрученный вдвое канат не скоро порвётся. Сильного друга обрёл я. С ним пойду на врага любого.
И благословили старцы царя. Взяли герои оружие, и вышли за ворота рука об руку. Вдруг на небе орёл показался, дорогу им указуя.
У храма, при выходе из города, богиня-мать героям сказала:
— Знаю, куда вы идёте. Удерживать вас не стану. Вот хлеб, испечённый богами. В дороге он вам пригодится. — И шепнула она Энкиду на прощанье слово, потаённое от Гильгамеша.
После шести недель пути достигли они горы, откуда вид открывался на обе реки — Тигр и Евфрат. Поднялись на гору, разломили они хлеб.
— Посмотри, как он мягок, — сказал Гильгамеш Энкиду. — Словно из печи. Давай сохраним его на путь обратный. — Молвил он это, сел, и сон его одолел.
Среди ночи пробудился Гильгамеш и видит — не спит Энкиду, его охраняя.
— Друг мой, ты звал меня? — спросил у Энкиду. — Видел я сон: мы стоим над обрывом. Гора упала, нас придавила. Объясни, что это значит? Кто в степи рождён, тому ведома мудрость.
Изменился в лице Энкиду, но молвил, не дрогнув:
— Друг мой, гора, что ты видел, нам не страшна нисколько.
И снова они двинулись в путь, за день пройдя дорогу, на которую людям обычным шести недель не хватает. И, вдруг, вид на храм шести колонный им открылся. Даже в самом Уруке не было храма прекрасней.
— Энкиду! Что за храм или город стоит в отдаленье? — спросил Гильгамеш удивлённый.
— Не храм это и не город, — ответил другу Энкиду. — Это — лес кедровый. Видишь, орёл кружится, дорогу нам указуя. Не люди этот храм создали, а кедры к небу взметнулись, подняли корнями землю, и создали горы Ливана.
— Где же Хумбаба? — спросил Гильгамеш.
— Ото мха лесного шагов его не слышно, — отвечал Энкиду.
— Смотри! Орёл кружится над этим кедром, — воскликнул Гильгамеш. Он достал секиру и, что было силы, ударил по стволу кедра. Кедровый лес задрожал от удара.
Энкиду, закрыв лицо руками, упал на землю.
— Что ты делаешь? Друг мой, зачем губишь живое тело? Я чувствую запах крови. Сходна она с людскою, только иного цвета.
— Смола эта ляжет в щели, — пояснил Гильгамеш терпеливо. — Днище будет, как чаша из глины, что воду не пропускает. Кедр этот станет килем, а тот, что потоньше — мачтой. И судно по морю отправится в дальние страны, и возвратится в Урук, полное всякой снеди.
— Зачем эта снедь Уруку? — молвил Энкиду другу. — В Уруке довольно хлеба, хватит на всех сикеры.
— Если тебя послушать, — сказал Гильгамеш раздражённо, — жили бы люди, как звери, домов из глины не знали.
— Под каждой звериной шкурой, — возразил Энкиду, — бьётся живое сердце. Звери не терпят обмана, звери подобны людям.
— Но боги, создав человека, зверей ему подчинили, и в сердце его вложили они беспокойную душу. Он должен открыть все тайны и мир подчинить своей воле.
— Зачем тебе власть над миром, который создан богами? Своей душой беспокойной ты миру приносишь горе. Уж лучше остаться зверем, уж лучше остаться кедром…
— Не прав ты, мой друг Энкиду, — сказал Гильгамеш, хватаясь за рукоятку секиры. — Смотри, как сильны мои руки.
Он замахнулся, удар нанести готовый, и не заметил, что сзади хищник лесной крадётся. Тело его полосато, словно он брат пантеры. Глаза, словно угли, злобой пылают. Огромная пасть открыта, и острые зубы готовы вонзиться в горло.
Со свистом упала секира, рёбра ломая кедру, дерево пошатнулось и медленно стало падать. Энкиду, друга спасая, кинжал свой в Хумбабу бросил. Кинжал в горло зверю лесному вонзился.
Гильгамеш оглянулся и увидел Хумбабу, истекающего кровью. И был он уже не страшен. И только затем Гильгамеш взгляд свой бросил на Энкиду: тот лежал навзничь, запрокинув голову.
Гильгамеш бросился к другу, ощупал тело рукою, — ни раны, ни царапины.
— Энкиду, — шептал. — Ты меня слышишь?
Энкиду спал, и сердце его не стучало.
— Вставай, вставай! — кричал Гильгамеш, не понимая, что случилось. — Пора нам в дорогу! Давай поедим.
Он схватил хлеб, но тот был, как камень. Хлеб был мёртв, как кедр, как Хумбаба и Энкиду.
«Как это случилось? — Думал герой. — Я срубил кедр, в котором была душа Хумбабы. Теперь Хумбаба мёртв, но мёртв и Энкиду. Может быть, душа его была в кедре? Недаром он его защищал. А может быть, он нарушил то потаённое слово, которое Аруру ему шепнула?» — молнией блеснула догадка. И, в подтверждение этому, вдруг с неба услышал он голос Аруру, повторяющий то, что сказала она Энкиду:
— Ты будешь дышать, как люди, и травы топтать степные, покуда рука из глины не будет омыта кровью.
И понял Гильгамеш: убивая Хумбабу, знал Энкиду, что и себя убивает.
Бросившись на холодное тело, Гильгамеш зарыдал безутешно.
— Младший брат, спасая меня, ушёл ты!
— Сёстры его антилопы, плачьте!
— Плачьте росою травы!
— Плачьте смолою кедры, нет друга!
Нет, не может мятежное сердце героя примириться с этой потерей! Признать не хочет того, что
боги, создавая человека, смерть определили ему, жизнь для себя одних удержали.
— Я верну твою душу, Энкиду! — крикнул он, накрывая ветвями кедра тело друга. — Обойду я горы, спущусь и на дно морское. Законы жизни и смерти узнаю.
И взмолился Гильгамеш:
— Скажите мне звери степные, небесные птицы, ответьте, где место, в котором души скрываются после смерти?
Молчали звери лесные, молчали небесные птицы. В горы и чащи лесные бежали они от убийцы.
И только орёл благородный, вскормлённый другом умершим, кружился над головою, путь указуя герою.
![]()
Разные идеи возникали в сознании Гильгамеша: перекопать горы, повернуть течения рек, соорудить башню до небес, и другие, непосильные для человека. Народ же, страдающий от его затей, взмолился к богине-матери:
— О, Аруру! Уйми своего сына! Сотвори равного ему и дай нам отдых!
Вняла богиня-мать этой мольбе и по небесному образу Ану вылепила из глины Энкиду, всё тело которого было покрыто шерстью. И сказала ему:
— Энкиду! Иди и живи со зверями степными. Вместе с газелями ешь травы. Со зверями теснись у водопоя. Водой весели своё сердце!
Как-то раз юный охотник пошёл за добычей и, увидев великана Энкиду, замер от удивления. Представ пред лицом Гильгамеша, он молвил:
— О, царь! В степи появился богатырь. Рука его, словно из металла. Бродит он вместе со зверями, ломает мои ловушки и силки. Колчан мой полон стрел, а дома нет дичи.
Взыграла печень героя, и он воскликнул:
— Веди меня в степь, охотник. Хочу с богатырём сразиться…
И вот герои схватились, пытаясь побороть друг друга. Ноги их в землю вошли по колено, земля застонала от боли. Но ни на шаг они не сдвинулись с места, ибо были равны они силой.
— Что мы упёрлись, словно бараны, — выдохнул первым Энкиду.
Засмеялся Гильгамеш, отпустил руки героя.
— Вразумил ты меня своей силой, — сказал Гильгамеш. — Думал я, что любого одолею. Но если равны мы по силе, зачем нам ссориться, станем друзьями. — Обнялись они, как братья, и пошли в Урук.
Народ высыпал на стены и встречал героев хлебом и сикерой.
— Что это? — спросил Энкиду, показывая на хлеб.
— Ешь! — сказал Гильгамеш, разламывая хлеб пополам. — Это людская пища. Вкусивший хлеба, уподобится людям. — А это? — Энкиду указал на кувшин. — Пей! — молвил царь. — Это — питьё, веселящее душу. Пьющий сикеру, богам подобен.
Ел и пил Энкиду, и веселилась его душа, лицо сияло, а волосы, покрывающие тело, превратились в одежду. И стал он похож на мужа.
Шли дни. Гильгамеш водил друга по Уруку, показывал дома и храмы, но ничего не удивляло Энкиду, на лице его была скука.
— Что с тобою, друг мой? — спросил Гильгамеш.
— Без дела брожу я. Сила моя иссякает, — отвечал Энкиду.
Задумался Гильгамеш:
— Есть дело. Мне одному не справиться. Вдвоём мы его осилим. Слышал я, у моря есть горы, покрытые кедровым лесом: там живёт свирепый Хумбаба. Многие хотели его убить, но не нашли туда дороги.
— Пойдём к водопою. Спрошу у зверей, у птиц, они укажут дорогу, — промолвил Энкиду. — Задушим Хумбабу руками.
— Я верю тебе, мой друг, но врага не взять голыми руками. В кедре сила Хумбабы. Поэтому срубить его надо и выкорчевать с корнем, — ответил Гильгамеш.
И призвал царь мастеров и велел им отлить секиры и кинжалы из меди.
Узнав, что замыслил царь, высыпал народ на площадь. И шум людских голосов был подобен говору волн при разливе Евфрата.
Вышел царь из дворца. Рядом с ним Энкиду. Поднял Гильгамеш руку и стих народ, речи его внимая.
— Слушай, народ Урука! Слушайте и вы, старцы. Я хочу увидеть Хумбабу, чьё имя опаляет страны. В кедровом лесу победить его хочу. Ибо тогда стану я прославлен в веках. Всё, что есть злого, изгоню из мира.
Отвечали ему старцы:
— Молод ты, Гильгамеш, и следуешь лишь зову сердца. Но знай, голос Хумбабы — вихрь, уста его — пламя, дыханье — смерть. Бой с ним неравен.
Но возразил им Гильгамеш:
— Мне ль теперь Хумбабы бояться, о, старцы! По круче гор один не пройдёт, двое взберутся. Скрученный вдвое канат не скоро порвётся. Сильного друга обрёл я. С ним пойду на врага любого.
И благословили старцы царя. Взяли герои оружие, и вышли за ворота рука об руку. Вдруг на небе орёл показался, дорогу им указуя.
У храма, при выходе из города, богиня-мать героям сказала:
— Знаю, куда вы идёте. Удерживать вас не стану. Вот хлеб, испечённый богами. В дороге он вам пригодится. — И шепнула она Энкиду на прощанье слово, потаённое от Гильгамеша.
После шести недель пути достигли они горы, откуда вид открывался на обе реки — Тигр и Евфрат. Поднялись на гору, разломили они хлеб.
— Посмотри, как он мягок, — сказал Гильгамеш Энкиду. — Словно из печи. Давай сохраним его на путь обратный. — Молвил он это, сел, и сон его одолел.
Среди ночи пробудился Гильгамеш и видит — не спит Энкиду, его охраняя.
— Друг мой, ты звал меня? — спросил у Энкиду. — Видел я сон: мы стоим над обрывом. Гора упала, нас придавила. Объясни, что это значит? Кто в степи рождён, тому ведома мудрость.
Изменился в лице Энкиду, но молвил, не дрогнув:
— Друг мой, гора, что ты видел, нам не страшна нисколько.
И снова они двинулись в путь, за день пройдя дорогу, на которую людям обычным шести недель не хватает. И, вдруг, вид на храм шести колонный им открылся. Даже в самом Уруке не было храма прекрасней.
— Энкиду! Что за храм или город стоит в отдаленье? — спросил Гильгамеш удивлённый.
— Не храм это и не город, — ответил другу Энкиду. — Это — лес кедровый. Видишь, орёл кружится, дорогу нам указуя. Не люди этот храм создали, а кедры к небу взметнулись, подняли корнями землю, и создали горы Ливана.
— Где же Хумбаба? — спросил Гильгамеш.
— Ото мха лесного шагов его не слышно, — отвечал Энкиду.
— Смотри! Орёл кружится над этим кедром, — воскликнул Гильгамеш. Он достал секиру и, что было силы, ударил по стволу кедра. Кедровый лес задрожал от удара.
Энкиду, закрыв лицо руками, упал на землю.
— Что ты делаешь? Друг мой, зачем губишь живое тело? Я чувствую запах крови. Сходна она с людскою, только иного цвета.
— Смола эта ляжет в щели, — пояснил Гильгамеш терпеливо. — Днище будет, как чаша из глины, что воду не пропускает. Кедр этот станет килем, а тот, что потоньше — мачтой. И судно по морю отправится в дальние страны, и возвратится в Урук, полное всякой снеди.
— Зачем эта снедь Уруку? — молвил Энкиду другу. — В Уруке довольно хлеба, хватит на всех сикеры.
— Если тебя послушать, — сказал Гильгамеш раздражённо, — жили бы люди, как звери, домов из глины не знали.
— Под каждой звериной шкурой, — возразил Энкиду, — бьётся живое сердце. Звери не терпят обмана, звери подобны людям.
— Но боги, создав человека, зверей ему подчинили, и в сердце его вложили они беспокойную душу. Он должен открыть все тайны и мир подчинить своей воле.
— Зачем тебе власть над миром, который создан богами? Своей душой беспокойной ты миру приносишь горе. Уж лучше остаться зверем, уж лучше остаться кедром…
— Не прав ты, мой друг Энкиду, — сказал Гильгамеш, хватаясь за рукоятку секиры. — Смотри, как сильны мои руки.
Он замахнулся, удар нанести готовый, и не заметил, что сзади хищник лесной крадётся. Тело его полосато, словно он брат пантеры. Глаза, словно угли, злобой пылают. Огромная пасть открыта, и острые зубы готовы вонзиться в горло.
Со свистом упала секира, рёбра ломая кедру, дерево пошатнулось и медленно стало падать. Энкиду, друга спасая, кинжал свой в Хумбабу бросил. Кинжал в горло зверю лесному вонзился.
Гильгамеш оглянулся и увидел Хумбабу, истекающего кровью. И был он уже не страшен. И только затем Гильгамеш взгляд свой бросил на Энкиду: тот лежал навзничь, запрокинув голову.
Гильгамеш бросился к другу, ощупал тело рукою, — ни раны, ни царапины.
— Энкиду, — шептал. — Ты меня слышишь?
Энкиду спал, и сердце его не стучало.
— Вставай, вставай! — кричал Гильгамеш, не понимая, что случилось. — Пора нам в дорогу! Давай поедим.
Он схватил хлеб, но тот был, как камень. Хлеб был мёртв, как кедр, как Хумбаба и Энкиду.
«Как это случилось? — Думал герой. — Я срубил кедр, в котором была душа Хумбабы. Теперь Хумбаба мёртв, но мёртв и Энкиду. Может быть, душа его была в кедре? Недаром он его защищал. А может быть, он нарушил то потаённое слово, которое Аруру ему шепнула?» — молнией блеснула догадка. И, в подтверждение этому, вдруг с неба услышал он голос Аруру, повторяющий то, что сказала она Энкиду:
— Ты будешь дышать, как люди, и травы топтать степные, покуда рука из глины не будет омыта кровью.
И понял Гильгамеш: убивая Хумбабу, знал Энкиду, что и себя убивает.
Бросившись на холодное тело, Гильгамеш зарыдал безутешно.
— Младший брат, спасая меня, ушёл ты!
— Сёстры его антилопы, плачьте!
— Плачьте росою травы!
— Плачьте смолою кедры, нет друга!
Нет, не может мятежное сердце героя примириться с этой потерей! Признать не хочет того, что
боги, создавая человека, смерть определили ему, жизнь для себя одних удержали.
— Я верну твою душу, Энкиду! — крикнул он, накрывая ветвями кедра тело друга. — Обойду я горы, спущусь и на дно морское. Законы жизни и смерти узнаю.
И взмолился Гильгамеш:
— Скажите мне звери степные, небесные птицы, ответьте, где место, в котором души скрываются после смерти?
Молчали звери лесные, молчали небесные птицы. В горы и чащи лесные бежали они от убийцы.
И только орёл благородный, вскормлённый другом умершим, кружился над головою, путь указуя герою.
