Про р. Ханину бен Терадиона рассказывали, что это был человек, приятный и Богу, и людям. Никто не слышал от него дурного слова.
Когда вышло запрещение заниматься изучением Торы, он не переставал собирать вокруг себя народ и преподавать свои поучения.
Больной р. Иосе бен Кисма, которого он зашёл проведать, стал увещевать его, говоря:
— Ханина, брат мой! Не видишь ли сам, что этому племени самим Богом дана власть над нами? Оно опустошило дом его, сожгло его святыню, умертвило праведнейших его, погубило избранных его — и поныне племя это остаётся невредимым. А мне сказали про тебя, что продолжаешь изучать сам и другим преподавать Тору, устраивая собрания и публично держа свитки Завет раскрытыми перед собою.
— Господь милостив, — отвечает р. Ханина.
— Это не ответ, Ханина! Я дело говорю, а ты отвечаешь: «Бог милостив». Чудом будет, если не сожгут тебя вместе со свитками на костре.
— Раби, — говорит Ханина, — удостоюсь ли я блаженства?
— Разве ты знаешь какой-нибудь тяжкий грех за собою?
— Заведуя благотворительными сборами, я однажды деньги, назначенные на трапезу для неимущих в Пурим, роздал по ошибке как обычную милостыню бедным.
— Только это? Я ничего лучшего не желал бы себе, как быть на твоём месте.
Вскоре р. Иосе умер. На погребение его пришли знатнейшие граждане Рима и на обратном пути застали р. Ханину читающим поучение с раскрытым свитком Завета перед многочисленным собранием. Привели его на суд и спрашивают:
— Как дерзнул ты нарушить приказ кесаря?
— Я поступил так, как повелел мне Господь. Суд постановляет: р. Ханину сжечь на костре, жене его отрубить голову, а дочь отдать на публичное позорище.
Вывели р. Ханину на площадь, обернули в свиток Торы и в таком виде возвели на костёр. Затрещал охваченный пламенем хворост. А палачи начали класть на грудь р. Ханине волокна шерсти, напитанные водою, дабы подольше поддержать в нём дыхание и этим продлить мучения.
— Отец! — кричит в ужасе дочь его. — Я не в силах муки твои видеть!
— Дочь моя! — отвечает р. Ханина. — Если бы меня одного жгли на костре, я возроптал бы, но вместе со мною горит и св. Тора наша. И тот, кто явится мстителем за неё, отомстит и за меня.
Спрашивают ученики:
— Раби, что видишь ты в эти минуты?
— Вижу, — отвечает р. Ханина: пергамент сгорает, а буквы возносятся в вышину.
— Раби! — советуют они. — Вдохни в себя пламя — скорее наступит конец твоим мукам.
— Пусть тот, кто дал мне душу, примет её у меня, — отвечает р. Ханина, а сам я ускорять свою смерть не стану.
Тут уже и сам палач не мог дольше видеть его муки, и спрашивает он р. Ханину:
— Раби, если я сниму мокрую шерсть и усилю пламя, введёшь ли ты меня в жизнь вечную?
— Да, — отвечает р. Ханина.
— Поклянись мне в этом.
— Клянусь.
Сделал так палач. И отлетела в вечность душа мученика.
В ту же минуту и палач бросился на костёр и исчез в пламени.
И зазвучал Бат-Кол: «Раби Ханина и палач его с ним грядут «жизнь вечную!»
По поводу этого Рабби (р. Иуда Га-Насси) говорил со слезами на глазах:
— Кому удаётся одной минутой обрести вечную жизнь, а кому долгими годами приходится выносить самые мучительные испытания.