Я никогда не нуждалась в семье. Точнее не так. Я больше не нуждалась в семье. Мои родные остались там, под грудами ржавого железа, придавленные тоннами песка и пыли, накрытые смешными белыми тряпочками, погребенные в длинных прямоугольных коробочках. Я не плакала. Не плакала, когда их опускали в глубокие ямы. Не плакала, когда комья земли сыпались вниз, стуча о крышки гроба. Но кому нужны эти подробности...

 

Главное, что я никогда не желала видеть тех, кто решил назвать меня своим ребенком. Назвать только потому, что у меня большие, очаровательные глаза, лишний раз напоминающие мне мамины, и тонкие, изящные черты лица, унаследованные от отца. "Какая милая!"— именно такую реакцию я привыкла видеть в лицах взрослых, не раз приходящих на смотрины. "Словно щенка выбирают," — каждый раз думала я, ощущая себя тем самым щенком, выставленным на продажу в тесной клетке.

Холодные черные глаза лишь мельком осмотрели моё тонкое, щуплое тело недокормленного подростка, скользнули по розовому платьицу, в которое меня поспешили нарядить служащие государственного "детского дома для детей-сирот", пробежались по чистому мишке, врученному мне в руки, стоило только выйти из пыльной общей спальни, а затем заглянули прямо в мои небесные глаза, словно вторгаясь в саму душу.

— Пойдешь со мной? - низкий, хрипловатый мужской голос, заставляющий вслушиваться в каждое слово, колоколом прогремел над головой, заставляя меня нервно отступить и спрятать руку за спину. Ребячество, я знаю.

Вообще-то мне уже 15 и я далеко не ребенок, читаю книги, смотрю последние новости и всегда держу руку на пульсе событий, но холодный взгляд черных глаз намертво прибивал к полу, мешая здраво мыслить, как учила мама.

— А у меня есть выбор? -дерзко отвечаю я, а по телу бегут мурашки. Что не так? Почему же этот взгляд не вызывает столь непримиримой ненависти ко всем напыщенным взрослым, стремящимся доказать мне, что с ними мне жить будет лучше? Воспитатель шикает и дергает меня за руку, заставляя шататься, словно болванчика на прилавке. Видела я таких: голова больше, чем остальное, хотя и от меня только голова и осталась. Тихий мужской смех отвлекает от мыслей, заставляя сосредоточить внимание на посетителе.

Он — высокий мужчина, одетый в деловой серый костюм, чуть примятый, словно за его состоянием и вовсе не следили. Короткая модная стрижка открывает те самые непонятные глаза, привлекающие взгляд, заставляющие меня упрямо всматриваться, надеясь увидеть тот самый огонек, мешающий сказать решительное "Нет".

— Надеешься, что я сделаю его за тебя, звереныш? Запомни: отказываясь от выбора, ты тоже делаешь выбор, становясь заложником его последствий.— Мужское лицо на миг озаряет нечто похожее на улыбку, но тут же исчезает, сменяясь привычно-холодным выражением. Он встает, поравнявшись ростом с дверным проемом, у которого стоит.

Холодные глаза последний раз скользят по моему лицу, переводя взгляд на нечто более значимое: часы. Их маленькая стрелка неумолимо тикает и Он делает шаг в сторону двери. С каждым движением в моей душе растет ощущение тревоги, чего-то, что невозможно вернуть, а где-то в душе медленно расползается пустота. Шаги на секунду замедляются, рука тянется к ручке, а голова чуть поворачивается.

— Я приду завтра, - тихая, словно адресованная пустоте реплика заставляет сердце на секунду остановится, чтобы тут же пустится в пляс.

—"Скажу "нет" завтра, - решительно думала я. Я никогда не нуждалась в семье. Точнее не так. Я больше не нуждалась в семье. Все они были оставлены там, в прошлом, под грудами ржавых воспоминаний, пылью оседающих на спирали времени. И я не плачу. Я не плакала даже тогда, когда услышала первые слова: "Их больше нет". Я не нуждалась в семье.

—Что такое перемены? - мой голос заставляет его остановиться, чтобы тут же продолжить идти дальше, незаметно подстраиваясь под мой неширокий шаг.

—Это ответственность, - немедленно отвечал Он, срывая веточку сирени с куста и присаживаясь на скамейку, заставляя меня делать то же самое. Мы часто гуляли в этом парке, наворачивая круги и разговаривая обо всем на свете.

—Ответственность за их последствия. Казалось, Он знал ответы на все вопросы, не задумываясь рассказывая мне все, что знал сам, разглядывая меня темными, красиво обрамленными светлой огранкой глазами, смотрящую в самую душу, мешающие сказать "нет".

—"Скажу завтра," - думала я каждый день, провожая его к двери, чтобы завтра встретить снова и снова проводить к выходу. Каждый раз меня одевали в новое, красивое платьице, чтобы не показывать моих старых, серых вещей. Им всем хотелось, чтобы я нашла родных, но одна я понимала, что не нуждаюсь в семье. Моя семья погребена под толстым слоем земли, скрывающим от меня самое дорогое. И я не стану плакать. Слезы — пустое дело, не стоящее. Ведь я не нуждаюсь в семье. —Что такое семья? - тихо, едва слышно спрашиваю я, ожидая долгожданного ответа, но не слышу его. Я поднимаю глаза, чтобы встретится с взглядом тусклых глаз, пробивающихся светом. Долгое молчание выливается в тишину, заставляя недоуменно наклонять голову.

—Я не знаю, - наконец, отвечает он, не отрывая взгляд. Глубокий цвет поглощает, заглядывая в самую душу, раскрывая свою. Тихий, почти неслышный голос, за которым скрывается боль не мужчины, маленького мальчика, нашедшего родную душу, боящегося её потерять. И это открытие так поражает меня, что я не сразу замечаю, что горячие капли текут по щекам, влажными дорожками обрамляя лицо, собираясь на подбородке и срываясь вниз.

—Ты пойдешь со мной? - спрашивает он, ласково утирая мои слезы нежным прикосновением шершавых пальцев. Я всегда нуждалась в семье. Мои родные остались там, в далеком прошлом, тихой скорбью отзываясь в груди. И там же, в этом самом прошлом долгое-долгое время оставалась я. Тихий шепот, едва различимый, зародившийся в груди с первого взгляда в темные, бесконечно печальные глаза, порождают звук, призванный сказать всего одно простое слово:

— Да...