Очень Маленькое Число
Жили-были Вселенские Константы. И куча разных переменных.
А среди них жила одна крошечная константа, характеризующая невесть что. Такая мелкая, что её и не открыли ещё. Вообще никто не знал, что она существует. Да что там — даже рядом с массой покоя фотона она казалась сущей козявкой. Но при этом маленькая константа имела свою гордость и очень ответственно относилась к своему постоянству. Не хотела расти ни за какие коврижки, сколько её ни убеждали другие, более солидные константы.
— Ну подумай сама, — говорила ей Постоянная Планка, — что случится, если ты станешь всего в десять тысяч раз больше? Тебя, по крайней мере, тогда хоть вычислить смогут. А сейчас из-за тебя одной масса Вселенной не сходится с расчётной! Тебе не стыдно?
Константе было стыдно, но она упрямо вздёргивала подбородок — красивый жест, если бы кто-то смог его разглядеть.
— Да что ты вообще означаешь?! — набрасывалась на неё Третья Космическая (которая, по большому счёту, не была настоящей постоянной, но держалась среди них благодаря обширным связям). — Ты что, отвечаешь за силу тяготения? Нет! За скорость света? Тоже нет.
— Я — коэффициент этой… ну… её не открыли ещё.
— Ну кого, кого?
— Ну… губельдючести.
— Да-а? И что же именно у нас обладает губельдючестью?
— Ну эти… кузявки.
— Кто?!
— Ну они мелкие такие…
— Кварки, что ли?
— Нет, другие. Их не открыли ещё.
— А какая польза от этих кузявок?
— Не знаю я! Этого ещё никто не придумал!
— А они не могут быть немножко более губельдючими? Пойми, ведь стыдно за тебя, ты нам весь справочник позоришь!
— Да не знаю! Может, могут, может, нет. А вдруг я увеличусь, и произойдёт что-то страшное!
— Да у тебя мания величия! — припечатало Пи. — Мнишь о себе невесть что, а сама при этом стремишься к нулю!
Это была неправда. Константа не стремилась к Нулю. Она им восхищалась на расстоянии, но это, конечно, не их собачье дело.
Прочие постоянные (и даже некоторые переменные!) стыдились находиться в одной компании с маленькой константой. И всячески её унижали. Хотя, казалось бы, куда уж дальше. Константа и так была меньше некуда. Но стойко переносила все нападки, хотя это и было нелегко. И даже когда на неё начинало давить Ускорение Свободного Падения, она держалась.
Очень долго держалась. С самого Большого Взрыва и почти до сего дня. Но в конце концов не выдержала. Попробуйте сами в течение стольких миллионов лет постоянно слышать, что вы — ничтожество! И константа, всхлипывая, устремилась к Нулю, который единственный её ни в чём ни разу не упрекал (о да, Ноль — это совершенство, недаром же он Абсолютный!).
Тут бы и написать, что мир без неё рухнул. Но нет. Стоит, как видите. И внешне в нём даже ничего не изменилось. Но в мире больше не стало губельдючих кузявок — ибо, как известно, кузявки с коэффициентом губельдючести ноль существовать не могут. И никто никогда не узнает, что же они из себя представляли, и какую невосполнимую потерю понёс мир, каких блистательных возможностей лишился. Если, конечно, от кузявок вообще могла быть хоть какая-то польза.
Зато масса Вселенной наконец-то сошлась с расчётной.
А среди них жила одна крошечная константа, характеризующая невесть что. Такая мелкая, что её и не открыли ещё. Вообще никто не знал, что она существует. Да что там — даже рядом с массой покоя фотона она казалась сущей козявкой. Но при этом маленькая константа имела свою гордость и очень ответственно относилась к своему постоянству. Не хотела расти ни за какие коврижки, сколько её ни убеждали другие, более солидные константы.
— Ну подумай сама, — говорила ей Постоянная Планка, — что случится, если ты станешь всего в десять тысяч раз больше? Тебя, по крайней мере, тогда хоть вычислить смогут. А сейчас из-за тебя одной масса Вселенной не сходится с расчётной! Тебе не стыдно?
Константе было стыдно, но она упрямо вздёргивала подбородок — красивый жест, если бы кто-то смог его разглядеть.
— Да что ты вообще означаешь?! — набрасывалась на неё Третья Космическая (которая, по большому счёту, не была настоящей постоянной, но держалась среди них благодаря обширным связям). — Ты что, отвечаешь за силу тяготения? Нет! За скорость света? Тоже нет.
— Я — коэффициент этой… ну… её не открыли ещё.
— Ну кого, кого?
— Ну… губельдючести.
— Да-а? И что же именно у нас обладает губельдючестью?
— Ну эти… кузявки.
— Кто?!
— Ну они мелкие такие…
— Кварки, что ли?
— Нет, другие. Их не открыли ещё.
— А какая польза от этих кузявок?
— Не знаю я! Этого ещё никто не придумал!
— А они не могут быть немножко более губельдючими? Пойми, ведь стыдно за тебя, ты нам весь справочник позоришь!
— Да не знаю! Может, могут, может, нет. А вдруг я увеличусь, и произойдёт что-то страшное!
— Да у тебя мания величия! — припечатало Пи. — Мнишь о себе невесть что, а сама при этом стремишься к нулю!
Это была неправда. Константа не стремилась к Нулю. Она им восхищалась на расстоянии, но это, конечно, не их собачье дело.
Прочие постоянные (и даже некоторые переменные!) стыдились находиться в одной компании с маленькой константой. И всячески её унижали. Хотя, казалось бы, куда уж дальше. Константа и так была меньше некуда. Но стойко переносила все нападки, хотя это и было нелегко. И даже когда на неё начинало давить Ускорение Свободного Падения, она держалась.
Очень долго держалась. С самого Большого Взрыва и почти до сего дня. Но в конце концов не выдержала. Попробуйте сами в течение стольких миллионов лет постоянно слышать, что вы — ничтожество! И константа, всхлипывая, устремилась к Нулю, который единственный её ни в чём ни разу не упрекал (о да, Ноль — это совершенство, недаром же он Абсолютный!).
Тут бы и написать, что мир без неё рухнул. Но нет. Стоит, как видите. И внешне в нём даже ничего не изменилось. Но в мире больше не стало губельдючих кузявок — ибо, как известно, кузявки с коэффициентом губельдючести ноль существовать не могут. И никто никогда не узнает, что же они из себя представляли, и какую невосполнимую потерю понёс мир, каких блистательных возможностей лишился. Если, конечно, от кузявок вообще могла быть хоть какая-то польза.
Зато масса Вселенной наконец-то сошлась с расчётной.