Сражение

В те времена ещё преобладала культура ведического образа жизни на Руси. Тогда ещё не существовали у ведруссов города. Но множество селений, богатых пищей необычной, радостью и светлыми людьми, в поместьях жившими родовых, собою составляли Русь. И в те же времена другие страны были. Они кичились городами, всё больше в них преобладала денег власть над устремленьями людскими. И были армии большие, с их помощью властители пытались подчинить себе весь мир. И много стран пред силой тёмной преклонились.
На Русь был послан легион отборный римский. Пять тысяч воинов к границе первого селенья подошли. И встали грозным лагерем вблизи окраины селенья небольшого.
Старейшин военачальники к себе призвали. Старейшины пришли, не ведая пред силой грозной страха. Старейшинам военачальники и пояснили, что из страны они могущественнейшей над всеми странами и потому селенья все им дань должны платить. Тот, кто не сможет, будет в рабство взят.
Им отвечали старшие селенья небольшого, что им негоже своей пищей вскармливать недобрых, тем самым вскармливать громады тёмных сил.
Из всех военачальников главнейший старейшему из старших селения сказал:
— Я знал о варварстве и быте вашем необычном. Ваш ум даже соотношенья сил не сможет оценить. С таким умом в цивилизованной империи свободными вы никогда не будете. Вам быть рабами иль совсем не быть.
Ему старейшина селения ведрусского ответил:
— Не быть тому, кто не способен Божественного в пищу для себя употребить. Смотри.
И с этими словами старик-ведрусс два яблока прекрасных, одинаковых и свежих из кармана в руки взял. Обвёл глазами военачальников, доспехами блиставших, но взгляд остановил на рядовом солдате молодом. К солдату подошёл, одно из яблок протянул ему, сказал:
— Возьми, сынок, сей плод по нраву для твоей души пусть будет.
Взял римский воин рядовой плод и надкусил его под взглядами стоящих рядом. Блаженство осветило лик молодого воина на зависть остальным. Старейшина, держа в руке второе яблоко прекрасное, к военачальнику вновь повернулся, и подошёл к нему, и произнёс:
— Моя душа не жаждет и тебе прекрасный плод преподнести. Что это означает, попробуй сам пойми.
И положил старик-ведрусс второе яблоко у ног военачальника.
— Как можешь ты, старик, дерзить в боях заслуженному полководцу? — воскликнул ординарец римский, и быстро яблоко поднял, и охнул удивлённый.
И все, чинами облечённые, и их прислуга замерли взирая… На их глазах в руках у ординарца прекраснейшее яблоко сгнивало. На их глазах гниющий плод вдруг появившаяся мошкара съедала. И продолжал старик-ведрусс:
— Купить за злато, силой взять плодов Божественную благодать никто не сможет. Себя властителем ты можешь называть, уверенность в себя вселишь, что покоряешь страны, при этом только гниль будешь вкушать.
Но вызвал гнев ведрусс и схвачен был. Посажен в клеть, чтоб наблюдать он мог, как жгли дома его селенья и сады. И как закованные в цепи мужчины, женщины и дети шли пред ним.
Военачальник злостно говорил ему:
— Смотри, старик. Вот соплеменники твои, теперь они рабы. Ты надо мной при свите всей негоже пошутил, ты плод мне данный вмиг сгноил. Теперь все соплеменники твои — рабы, они будут растить под страхом смерти не гниющие плоды.
— Под страхом смерти может только смертоносное взрасти, пусть даже вид его благообразным будет. Ты примитивен. Покорить страну мою не сможешь. Голубку выпустил я с вестью о тебе. Волхвы голубку видя, всем расскажут.
Военачальник римский дал приказ. Во все селения ведрусские гонцы его приказ доставить устремились. Приказом требовалось, чтоб пришли из каждого селенья представительные люди и посмотрели, как сильны, обучены войне, снаряжены войска его. И как стереть с лица земли они способны непокорные селенья, и в рабство увести детей и женщин молодых. И чтоб все дань для грозных воинов несли. И впредь по осени дань собирали для его державы, и сами дань свою в его державу доставляли.
В назначенный приказом день, с рассветом, перед огромным лагерем военным девяносто юношей ведрусских встали. Впереди всех Радомир стоял. В рубашке, вышитой с любовью Любомилой. И юноши за ним в рубашках светлых были. Русоволосы головы не покрывали шлемы из железа. Тесёмки, из травы сплетённые, их обрамляли головы. И не было у них щитов, чтоб от ударов смертоносных уберечься. Лишь с пояса у каждого ведрусса молодого свисали два меча. Они стояли молча, под уздцы коней своих держали и неосёдланными были многие из скакунов.
Собравшись вместе на совет, военачальники обученного пятитысячного войска на девяносто юношей смотрели. Военачальник старший к клетке подошёл, в которой ведрусс сожжённого селенья помещался, и спросил:
— Что означать юнцы вот эти могут? Старейшинам приказывал я всех селений предстать для объявления закона императора моей страны.
Ведрусс ответил, в клетке содержавшийся:
— Старейшины селений знают, о чём поведать хочешь ты. Им твои речи неприятны. И к неприятному они решили не идти. Пред лагерем из войск твоих лишь девяносто юношей соседнего селенья. Мечи на поясах у них, возможно, бой они хотят принять.
«О, варвары безмозглые, — главный начальник размышлял, — направить с ними в бой часть воинов и всех их порубить труда особого, конечно, не составит. Но толк какой от мёртвых тел? Не лучше ль всё им объяснить и привести для императора рабов здоровых?».
— Послушай-ка меня старик, — к ведруссу военачальник обратился, — тебя, ведь, почитают молодые. Ты объясни им всю бессмысленность неравного сраженья. Ты предложи им сдаться. Я сохраню им жизнь. Конечно, всех пленю и сделаю рабами. Но будут жить они не в варварской стране, одежду получать и пищу будут, став послушными рабами. Ты объясни, старик, им всю бессмысленность кровопролитного неравного сраженья.
Ведрусс ответил:
— Сейчас попробую. Им объясню. Я вижу сам, взыграла молодая кровь младых ведруссов.
— Так говори, старик.
Ведрусс заговорил из клети громко, чтобы услышали его стоящие пред лагерем ведруссы молодые:
— Я вижу на ваших поясах по два меча, сыны мои. Я вижу рядом с вами скакунов горячих. Вы держите их под уздцы, не утруждаете собою, но бережёте для войны их силы? Вы в бой вступить решили, ваш предводитель мудрый Радомир? Ответьте мне.
Увидели военачальники, солдаты войска, как вперёд прошёл и низко поклонился Радомир старейшине, что в клетке находился, ответ давая, подтверждающий слова ведрусса.
— Я так и думал, — сказал старик-ведрусс и продолжал:
— Ты предводитель, Радомир, ты понимаешь, верю я, что пред тобою силы не равны твоим.
И поклонился снова Радомир словам ведрусса, давая этим утвердительный ответ. Военачальники довольны были диалогом. Но вот дальнейшее несказаннейше удивило их. Старик-ведрусс продолжил:
— Радомир, ты молод, мысль твоя быстро мчится, так сохрани пришельцам жизнь. Не убивай их всех. Заставь уйти их, и оружие сложить, и никогда с ним больше не играться.
Сначала словно онемели военачальники от слов ведрусса необычных. Потом воскликнул главный раздражённо:
— Ты спятил! Ты с ума сошёл, старик! Кто кому жизнь здесь может сохранить — не понимаешь. На смерть обрёк ты всех соплеменников своих. Сейчас я дам приказ…
— Ты опоздал, смотри, стоял в раздумье Радомир, но вот он поклонился словам моим, а значит, понял их и вас в живых оставит.
В следующее мгновение военачальники увидели, как стоящие перед лагерем девяносто юношей вскочили на коней и стремительно поскакали по направлению к лагерю. Военачальник успел отдать приказ части подоспевших лучников приготовиться встретить всадников ведрусских градом стрел. Но всадники, оказавшись на расстоянии, когда их можно было поразить стрелой, вдруг соскочили со своих коней и побежали рядом с ними. Приблизившись вплотную к войску римлян, молодые ведруссы образовали овал, в середине которого находилась половина отряда и лошади, вторая половина, врезавшись в ряды строившихся римлян, вступила в бой.
В каждой руке воин-ведрусс держал меч. Они одинаково ловко орудовали правой и левой рукой. Но не разили наповал, а выбивали из рук оружие противника и не ранили смертельно. Раненые и обезоруженные римские легионеры не давали возможности сразу подойти заменить их новыми солдатами.
Небольшой отряд ведруссов стремительно пробил себе дорогу к шатру главного военачальника. Радомир мечом разрубил засов на клетке, в которой находился старик-ведрусс, поклонился ему, потом взял его за стан и, легко подняв, посадил на лошадь. Двое молодых воинов из отряда Радомира схватили главного военачальника, бросили его на круп другой лошади и увлекли в середину своего овала.
Быстро пробивал себе дорогу, но не в обратном направлении, а вперёд отчаянный отряд, и вскоре они вышли из толчеи войска римского, вскочили на своих лошадей, но проскакав несколько минут, остановились на небольшом пригорке, спешились, почти все легли на траву, раскинув руки, и замерли.
Пленённый римский военачальник с удивлением увидел: лежащие на траве ведруссы крепко спали. Их лица благостные улыбки осветляли, мирно траву щипали рядом с каждым спящим их скакуны. Лишь два дозорных наблюдали за действиями римских войск.
Оставшиеся без полководца римские военачальники некоторое время спорили, обвиняя друг друга в случившемся, потом спорили, кому принять командование и как действовать. В конце концов, решили отправить в погоню за отрядом ведруссов тысячу конников, почти всю свою конницу. Остальным следовать по направлению погони на случай непредвиденных событий или пополнения отряда ведруссов новыми силами. Хотя основной причиной данного решения был страх.
Тысячный отряд хорошо экипированных всадников устремился в погоню. Как только ряды конных римлян стали выезжать из лагеря, один из воинов отряда Радомира, сидевший на коне, протрубил в рожок. Лежащие на земле ведруссы тут же вскочили, взяли под уздцы своих лошадей и побежали. Отдохнувшие после боя ведруссы бежали очень быстро, но мчавшаяся за ними конница римлян медленно, но всё же настигала убегающих.
Командир конницы в предвкушении удачи настичь убегавших отдал приказ протрубить ускорение скачки. Трубач затрубил. Пришпоренная тысяча уже и так взмыленных лошадей ускорила уже и без того бешеную скачку, сокращая расстояние до убегающих от них ведруссов. Оставалось совсем немного…
Возбуждённый командир ещё раз потребовал ускорить погоню. И снова затрубил трубач. Упали запалённые несколько римских лошадей от бешеного галопа. На них никто не обращал внимания, римские всадники уже выхватывали из ножен мечи, чтобы поразить убегавших, и вдруг… По звуку рожка все бежавшие ведруссы вскочили на своих лошадей, и расстояние между догонявшими стало увеличиваться.
Пленённый римский военачальник понял: ведруссы сберегли силы своих коней и теперь их не догнать. Они и под стариком-ведруссом, и под ним сменили лошадей. Ещё увидел римлянин, что не сидели, а ничком лежали на крупах лошадей своих ведруссы, за гривы уцепившись, они снова спали.
Подумал римлянин: «Зачем сейчас им силы восстанавливать свои?». И лишь впоследствии он смог понять.
Римляне, возбуждённые погоней, яростно били своих лошадей, те падали под ними, но и наиболее выносливые, нёсшие во время погони на себе тяжёлых в доспехах всадников, не могли догнать не уставших от погони лошадей ведруссов.
Начальник конницы, когда смог осознать, что не догнать ему отряд ведруссов, остановиться, спешиться всем приказал. Но было поздно, часть лошадей уж запалилась и на колени падала.
— Всем отдыхать, — команду дал начальник римской конницы.
И тут увидели солдаты, спешившиеся с лошадей уставших, как прямо на них, отряд ведруссов вихрем мчался. Держали всадники младые по два меча в каждой руке наизготове. Вдоль края спешившихся римлян они скакали и ранили солдат, из рук оружие их выбивали.
И ужас охватил весь римский легион. И побежали все они к подмоге, что за ними пешей шла. А за бегущими отряд ведрусский на лошадях скакал, но почему-то их не догонял. Не трогали упавших от усталости римских солдат ведруссы.
Толпа уж не бегущих, а тяжело идущих качающихся от усталости воинов остановилась враз, увидев пред собою Радомира с двумя мечами и всадников за ним, сил полных и спокойных. На землю опустились римляне и, кто ещё имел оружие, перед собой его сложили. И обессилев, пред ведруссами расправы стали ждать.
С товарищами Радомир пошёл среди сидящих на траве римских солдат. Мечи ведрусские покоились в чехлах. И говорили Радомир, товарищи его с солдатами о жизни. И сняв повязки с головы, сплетённые из трав, давали раненым солдатам Рима к ранам приложить живительные травы. И останавливали травы кровь, из ран сочившуюся, и убирали боль. И главного военачальника отдали легиону римскому.

Входили в Рим колонны стройные, с похода возвращаясь на ведическую Русь.
Был император извещён гонцами о странностях, случившихся с отборными солдатами из легионов Рима. Когда увидел сам своих солдат и командиров, смущенье несколько недель не покидало императора. Потом издал приказ он тайный. Отряды все, что шли походом на ведическую Русь, солдат и командиров из армии убрать. И в разные концы империи их расселить. И строго запретить даже в кругу своих друзей и самых близких родственников о том походе говорить.
Сам император больше никогда на Русь с войной войска не посылал. И в книге тайной написал преемникам своим: «Коль сохранить империю хотите, войны с ведруссами и в мыслях не ведите». Неглупым император был. Он понял, когда воинов, с похода возвратившихся, увидел: его войска вернулись целы, невредимы, но нет добычи с ними и нет в их лицах злости, нет желания солдатами служить. Если таких оставить в армии имперской, кто знает, может быть, подобным нежеланьем в бой вступать они всю армию империи способны заразить.

Преемник императора всё ж попытался вновь завоевать ведруссов. О тактике их многое узнав от тех, кто с ними ранее соприкасался. Он десять тысяч воинов в поход на Русь направил. И подошли солдаты вновь к селению ведруссов небольшому, и стали лагерем, и укрепление соорудили быстро. Гонцов призвать старейшин снарядили.
А в час назначенный военачальники увидели: идут в их лагерь грозный от селения ведрусского лишь девочка лет десяти да с ней малыш летам к пяти. Пред ними расступились воины, и дети в центр лагеря, между собою споря, шли. Малыш, дёргая сестру за юбку, говорил:
— Когда, Палашечка-сестричка, ты мне не дашь переговоры самому вести, я о тебе подумаю негоже.
— Что ж ты удумал обо мне негоже, сорванец? — сестра спросила брата.
— Подумаю я о тебе, Палашечка-сестричка, что девкой дюже вредною ты рождена.
— Негоже думать так.
— Негоже, вот и дай, чтоб я переговоры вёл с врагами.
— Когда я соглашусь, как будешь думать обо мне?
— Подумаю, как всех красивее, умнее и добрей моя Палашечка-сестричка.
— Переговоры, братик, ты начни. Негоже мне с пустоголовыми общаться.
Перед военачальниками дети встали смело, и младший брат сказал военачальникам, нисколько не волнуясь:
— Мой тятечка всем сообщить велел, в нашем селенье праздник на капище сейчас творится. Он каждый год проходит там. И каждый год народ весь веселится на капище. Негоже, так мой тятечка сказал, негоже ему от празднеств отрываться и с вами о пустом болтать. Меня послал — сестра вот увязалась…
Военачальник главный даже взвизгнул от речей дерзких малыша. Он побледнел, за меч схватился:
— Ты, дерзкое отродье, как смеешь мне такое говорить? Рабом до старости глубокой будешь у коней моих… Твоя сестра…
— Ах, дядечки, — вмешалась в разговор сестра, — ах, дядечки, быстрей бросайте свои цацки: мечи, щиты и копья, — бегите побыстрей домой. Бегите, что есть мочи. Вон тучка надвигается, она с пришельцами совсем не будет говорить. Она без разговоров может в бой вступить.
И развернула девочка свой узелок, щепотку взяв пыльцы какой-то, брата обсыпала, потом ещё взяла, остатки на себя посыпав.
А тучка низко над землёй стремительно летела к стану римлян, гудела и в размерах всё росла. Собой накрыла стан. А вскоре доспехи римлян на земле лежали, щиты их, копья и мечи. Шатры военачальников пустые и солдатские палатки. Средь скарба римлян братик и сестра стояли, и братик говорил старшей сестре своей:
— Поговорить ты всё ж мне не дала с врагами, Палашечка-сестричка. Я им не всё сказал, чего хотел.
— Зато ты начал. Не сердись, коли немного помешала тебе ведруссу-воину, защитнику родной земли.
— Да ладно. Буду думать всё ж, что у меня невредная, красивая и добрая сестрица.
Среди доспехов брошенных ступая, шли к своему селению сестра-красавица и брат.
Совсем казалось небольшою удаляющаяся тучка. Небольшой, но в ней все десять тысяч отборных воинов из Рима в ужасе домой бежали. И падали, и вновь вставали. И вновь бежали ужасом охвачены.
Ведруссы просто вынесли решенье. В поместье каждом, а их в селенье было более двухсот, каждый открыл по десять с пчёлами колод. В каждой колоде пчёл примерно пятнадцать тысяч было. Вот сколько всего пчёл в тучке получалось.
Вот так и продолжали жить счастливые ведруссы не зная войн, не ведая беды. Веками не были страшны им никакие внешние враги. И всё же Русь была покорена. Когда, поддавшись на уловки хитрые, собою силу супротив себя произвела.