Омелько Гиг

В одном городе люди прослышали, что на них наступает лютая орда. Нечего делать — все, кто на что годен, стали готовиться к обороне: кто чистил оружие, кто подносил к мурам камни, кто варил смолу… Один только парень Омелько Гиг не ведал хлопот и как всегда танцевал на площади свой уморительный танец, бил в бубен и распевал весёлые песни.
— Нашёл время радоваться, — укоряли его горожане, — занялся бы лучше делом.
Ругал Омелька и родной брат Феофан, который был единственным в городе иконописцем и как раз в то время заканчивал писать икону Покрова Пресвятой Богородицы.
— Стыдно мне за тебя, брат, — говорил он сердито, — совсем совесть потерял.
А Омельку хоть бы что:
— Одна жизнь, гуляй, не стони!
Вот подошла орда.
— Отоприте ворота, — выкрикивали вражеские посланцы, — а иначе не оставим мы от вашего города камня на камне, а вас всех перебьём.
Взял Феофан икону, вышел к ним и сказал:
— Побойтесь гнева Божьего, иноверцы. Идите своей дорогой. Ибо с нами Богородица Преблаженная и всё войско её небесное. Не будет вам прощения от неё за пролитую кровь!
Бусурмане посмеялись над его словами, взяли да и подстрелили праведника-богомаза.
Когда внесли его мёртвое тело в город — заплакали люди, заголосили. Кому же не жаль такого благочинного мужа. Все горькие слезы льют, один Омелько веселится:
— Не печальтесь, люди добрые! Тело его тут, а душа уже на Небе! — и как запоёт:
Братец мой разлюбезный, Братец родненький, Взяли тебе ангелы на Небо. Даст Бог, скоро свидимся!..
Тут у людей терпение и кончилось.
— Чтоб тебя град побил! Чтоб тебе проказы дождаться! Чтоб у тебя язык отнялся и ноги поотсыхали! — посыпались на Омелька проклятья.
А кто-то из духовенства сказал:
— Гоните, люди добрые, этого проходимца-сумасброда из нашей среды, ибо будет всем нам от него горе великое! Уж не он ли накликал на нас беду?..
И погнали Омелька Гига с глаз долой, за стены каменный к супостатам. А он и там давай танцевать:
— Вот бы мне погулять на раздолье!
Схватили его ордынцы, привели к своему вождю. А вождь, увидев танец Омелька, мигом залюбовался. А как натешились глаза его, созерцая чудо, сказал:
— И вправду эта земля святая, если плодит она таких танцоров.
Приказал он снять осаду, забрал Омелька да и подался с ордой восвояси. Даже оброк не стал собирать.
Целую неделю гулял город, празднуя победу. Всё живое танцевало и пело на площади, только не доставало тому празднику Омелькиной удали, и был он похож на молодое вино, которому ещё играть и играть в подземелье.