История Овсянии
Суфийская притча
Жил однажды на свете человек, который воспринимал овсянку как начало и конец всего. Основания, побудившие его к подобному умозаключению, не обсуждаются его многочисленными последователями, данная премудрость для них самоочевидна. Что же до критиков, которые все как один, разумеется, пристрастны, то они не перестают обсуждать вопрос: произошло так оттого, что его имя по случайности было Авена, что по-латыни означает «овёс», или же дело было в том, что им просто овладел род тщеславия, коренившегося в его картине мироустройства.
Как следует из древних хроник — если мы склонны им верить — он, несомненно, любил овёс. По его мнению, овёс был прекрасен, вкусен, полезен и обладал разносторонними возможностями. Довольно скоро он убедил многих людей в этих, а также во многих других достоинствах овса. Человек этот был, конечно, отмечен печатью идеализма, но также обладал логическим мышлением, был самоотверженно предан своему делу и прожил жизнь, достойную подражания. Даже простая каша-овсянка, как он легко был способен продемонстрировать, давала широкие возможности равно для практического и теоретического применения, развития, изобретения и даже для лиризма. Он сам и его ранние сподвижники возделывали овёс, нюхали его, смолотый в порошок, и использовали в качестве примочек и пластыря. Вскоре было открыто, что овёс может быть полезен в таких разнообразных вещах, как клей, кирпичи, изготовление бумаги, кормление крыс и отправление религиозных обрядов. Печением, пилением, крашением, а также посредством воздействия на него тысячами иных способов; поколения неустанных и героических экспериментаторов доказали, что обнаружено вещество, способное служить средством освобождения человека и переводящее его жизнь в новое качество.
Уже сама обширность сферы применения овса побуждала людей к ещё большим достижениям. Кто бы посмел сомневаться в ценности и, вне всякого сомнения, незаменимости подобного открытия? Всю цивилизацию оказалось возможно рассматривать, как основанную на овсе. И в культуре человечества значительную роль играли аналогии, символы и иные, ещё более утончённые связи с овсом. Многие из этих достижений ещё не успели возникнуть, а создание Овсянии уже было предопределено. Поначалу она именовалась «страной всего овса», имея в виду исключительную плодовитость овсяного гения. Однако позже, когда само слово «овёс» начали использовать — и это было вполне логично — для обозначения совершенства, страну стали называть «Овёс всех земель».
Овсизм превратился в самоценную, автономно существующую систему, поскольку его результаты основывались на его исходных посылках, а исходные посылки обосновывались его результатами.
В Овсянии была принята определённая форма обучения, и это была единственная форма обучения, принятая там. Кому бы взбрело в голову строить школы, если бы не было необходимости передавать овсяность? Как бы вообще могла развиваться цивилизация, не будь овса и институтов, обучавших овсяности с тем, чтобы юное поколение могло пользоваться плодами наследия овсизма, ради которого столь многие страдали, и во имя построения которого столь многие трудились столь долго?.. Если бы школьное дело не было поставлено должным образом, человек, несомненно, так и остался бы погрязшим в невежестве и развращённости. Немыслимо представить себе, что мог бы существовать иной путь развития! Действительно, какой другой путь может быть, если все мы знаем, что человек нуждается в овсе, живёт овсом и думает овсом? Разве не овёс является его наиважнейшим благосостоянием и гарантией независимости его мышления? И разве желудок человека не отвергает всё иное?
Кое-кто из возможных инакомыслящих, не поддерживающих идеи овсизма, полагает, что в действительности человек способен переваривать и иную, нежели овёс, пищу. Надо сказать, что «обоснование» подобной спекуляции на редкость остроумно. В нём утверждается, что человек способен переваривать один лишь овёс, потому что он ел один лишь овёс в течение столь долгого времени, что тот стал его «ограничением». Опасный характер естественного вывода из этого абсурда состоит в том, что человек может попытаться отучить себя от овса или, более того, начать мало-помалу есть наравне с овсом иную пищу. Самоочевидно, что такие попытки могут интересовать только людей легковерных, либо неуравновешенных эзотериков. Существует также риск того, что голодание повлечёт за собой преждевременную смерть.
Да, правда: временами смутьяны и те, кто пренебрёг опасностью, говорили овсянцам:
— Почему бы вам не есть фрукты?
Но им вскоре было сказано с убийственной логикой:
— Фрукты отвратительны любому свободному овсянцу.
Слышали также, как некоторые безмозглые тупицы говорили:
— А почему бы не начать строить из глиняных кирпичей?
Но когда они получали ответ (что превышало то, чего они заслуживали), это быстро ставило их на место.
— Глина существует для кротов. И кроме того, Авена Первый, наш достославный основатель, несомненно, дал бы нам предписание на этот счёт, где указал бы, как использовать глину, если бы в этом была хоть какая-то польза.
Были, тем не менее, ещё авантюристы, которые говорили:
— Можно делать инструменты из металла.
Им отвечали:
— Инструмент из овсянки — истинный инструмент. Истинным металлом будет овсяночный металл!
Однако возможности овсистов не ограничивались защитой овсянки или неустанным исследованием её ценности и пользы. Философия овсизма могла бросить вызов любому пришельцу, сразив его неопровержимой диалектикой. «Если бы хоть какие-то из этих безумных идей, выпадающих из концепции овсизма, обладали жизнеспособностью, они могли бы быть объяснены на овсистском языке — богатейшем изо всех унаследованных человеком языков, позволяющем наиболее тонко передавать оттенки мыслей».
Как-то один теоретик овсизма сказал:
— Вы, нон-овсисты, просто-напросто представляете собой сброд мистиков, эзотериков, магов, оккультистов, шаманов, сумасшедших, старых дев с расстроенным воображением, доверчивых идиотов, одержимых и прочих неизлечимых психов.
— Нет, мы не таковы, — отвечали ему нон-овсисты. Но дело-то в том, и это надо понимать, что в большинстве своём они таковыми и были.
Ирония судьбы заключается в том, что таковыми их сделали овсисты. Что же до истинных нон-овсистов, в отличие от любителей сенсаций, то они вынуждены были пребывать в узком кругу и вести себя осмотрительно, дабы избежать проникновения в свою среду всяких овсянских недовольных, требовавших доступа к ним, настаивавших на названии «неовсизм» и издающих больше шума, чем кто бы то ни было. Овсянцам достаточно было просто указывать на весь этот сброд, который даже и овёс вырастить как следует не умел, чтобы фактически доказать всем, что нон-овсисты полностью деморализованы. Когда же фактов не хватало или поджимало время, в ход, бывало, пускался собственно энтузиазм с его вдохновляющими, объединяющими восклицаниями типа: «Девяносто миллионов овсянцев не могут быть неправы!»
Никто не сумел бы предъявить овсянцам обвинение в узости мышления. Каждая истинно новая идея встречалась с бурным интересом. Один из овсистских философов, продемонстрировав неиссякаемую плодотворность нации, изрёк: «Я — овсяночник, следовательно, я существую!» Как-то появился некий тиран, который заявил: «Овсянка — это я!», но такие люди рано или поздно умирают, тогда как красота и установленные порядки непреходящи.
Со временем, разумеется, из овсизма произросла богатая и многообещающая культура. Некоторое представление об её огромной и воодушевляющей ценности можно составить даже по небольшим извлечениям из её древней мудрости.
Одна из самых проникновенных традиционных песен, «Овсяния навсегда», открывается словами:
«Прекрасный Овёс, святой Овёс, любящий Овёс, дающий Овёс… Овёс! Овёс! Овёс!»
Временами в умах людей происходили революции, и тогда старое мироощущение подвергалось жёсткой критике. Один раз так было, когда модернистские писатели начали исследовать возможности новых путей выражения своего внутреннего бытия. Первые несколько строк из типичного образца Новой поэзии демонстрируют утверждение жизнеспособности человеческого духа:
Овёс
Осёв
Вёсо
Сёво
Чувство самообновления, порождаемое сбрасыванием оков обветшалого традиционализма, в данном стиле поистине уникально.
Тем не менее, овсизм весьма часто использовал в поддержку своих верований аргументы, заимствованные из софистики и извлечённые из её основополагающих документов. Если же кто-то ещё приводил в пример иные документы, их вполне убедительно характеризовали как устаревшие и «не вызывающие доверия». Свежие интерпретации включались в Овсянские Документы или отвергались на основании того, были ли использованные в них методы овсяноприемлемы или нет.
Перед тем, как все инакомыслящие были окончательно ввергнуты в Лету, молва свидетельствует, что кое-кто из них провозгласил: «Не отказывайтесь от овса, но и другим не пренебрегайте. Это вы можете». Мнение относительно подобного выпада было всеобщим: так думают недовольные лжецы, пытающиеся лишить людей душевного равновесия.
Хотя общество постоянно развивалось, всегда находились те, кто преклонялся перед старыми временами. Об этом свидетельствовали цветы, оставляемые у подножия статуй Авены Первого и одного из овсистских мучеников, заявившего: «Вы можете взять мои тело и душу, но вам никогда не получить мой овёс!»
Консервативные элементы в этом образцово открытом обществе, где было разрешено свободное выражение любых мнений, говорили:
«Будь хоть какая-то альтернатива овсу, разве люди использовали бы его пятьдесят тысяч лет?»
Прогрессисты, не согласные с этим, говорили в ответ:
«Есть одна очень простая альтернатива — геркулес!»
Либерально же настроенные элементы надеялись на возможность компромисса, основанного на овсяных запеканках как образе жизни.
Вот несколько сохранившихся от этой высокой культуры изречений, достойных пера её величайших сынов и дочерей:
«Если ваш овёс теплый, используйте его как пластырь. Если нет — согрейте его!»
««Овёс» рифмуется с «пёс». Тем не менее, это вещи противоположные».
«Всё, что липко, овсом не является».
«Овёс день да ночь — кукуруза прочь».
Что же потом случилось с овсянцами? Честно говоря, точно не знаю. Некоторые говорят, что они вымерли. Однако более вероятно, что подобная клевета возникла в головах ревнивых завистников…
![]()
Жил однажды на свете человек, который воспринимал овсянку как начало и конец всего. Основания, побудившие его к подобному умозаключению, не обсуждаются его многочисленными последователями, данная премудрость для них самоочевидна. Что же до критиков, которые все как один, разумеется, пристрастны, то они не перестают обсуждать вопрос: произошло так оттого, что его имя по случайности было Авена, что по-латыни означает «овёс», или же дело было в том, что им просто овладел род тщеславия, коренившегося в его картине мироустройства.
Как следует из древних хроник — если мы склонны им верить — он, несомненно, любил овёс. По его мнению, овёс был прекрасен, вкусен, полезен и обладал разносторонними возможностями. Довольно скоро он убедил многих людей в этих, а также во многих других достоинствах овса. Человек этот был, конечно, отмечен печатью идеализма, но также обладал логическим мышлением, был самоотверженно предан своему делу и прожил жизнь, достойную подражания. Даже простая каша-овсянка, как он легко был способен продемонстрировать, давала широкие возможности равно для практического и теоретического применения, развития, изобретения и даже для лиризма. Он сам и его ранние сподвижники возделывали овёс, нюхали его, смолотый в порошок, и использовали в качестве примочек и пластыря. Вскоре было открыто, что овёс может быть полезен в таких разнообразных вещах, как клей, кирпичи, изготовление бумаги, кормление крыс и отправление религиозных обрядов. Печением, пилением, крашением, а также посредством воздействия на него тысячами иных способов; поколения неустанных и героических экспериментаторов доказали, что обнаружено вещество, способное служить средством освобождения человека и переводящее его жизнь в новое качество.
Уже сама обширность сферы применения овса побуждала людей к ещё большим достижениям. Кто бы посмел сомневаться в ценности и, вне всякого сомнения, незаменимости подобного открытия? Всю цивилизацию оказалось возможно рассматривать, как основанную на овсе. И в культуре человечества значительную роль играли аналогии, символы и иные, ещё более утончённые связи с овсом. Многие из этих достижений ещё не успели возникнуть, а создание Овсянии уже было предопределено. Поначалу она именовалась «страной всего овса», имея в виду исключительную плодовитость овсяного гения. Однако позже, когда само слово «овёс» начали использовать — и это было вполне логично — для обозначения совершенства, страну стали называть «Овёс всех земель».
Овсизм превратился в самоценную, автономно существующую систему, поскольку его результаты основывались на его исходных посылках, а исходные посылки обосновывались его результатами.
В Овсянии была принята определённая форма обучения, и это была единственная форма обучения, принятая там. Кому бы взбрело в голову строить школы, если бы не было необходимости передавать овсяность? Как бы вообще могла развиваться цивилизация, не будь овса и институтов, обучавших овсяности с тем, чтобы юное поколение могло пользоваться плодами наследия овсизма, ради которого столь многие страдали, и во имя построения которого столь многие трудились столь долго?.. Если бы школьное дело не было поставлено должным образом, человек, несомненно, так и остался бы погрязшим в невежестве и развращённости. Немыслимо представить себе, что мог бы существовать иной путь развития! Действительно, какой другой путь может быть, если все мы знаем, что человек нуждается в овсе, живёт овсом и думает овсом? Разве не овёс является его наиважнейшим благосостоянием и гарантией независимости его мышления? И разве желудок человека не отвергает всё иное?
Кое-кто из возможных инакомыслящих, не поддерживающих идеи овсизма, полагает, что в действительности человек способен переваривать и иную, нежели овёс, пищу. Надо сказать, что «обоснование» подобной спекуляции на редкость остроумно. В нём утверждается, что человек способен переваривать один лишь овёс, потому что он ел один лишь овёс в течение столь долгого времени, что тот стал его «ограничением». Опасный характер естественного вывода из этого абсурда состоит в том, что человек может попытаться отучить себя от овса или, более того, начать мало-помалу есть наравне с овсом иную пищу. Самоочевидно, что такие попытки могут интересовать только людей легковерных, либо неуравновешенных эзотериков. Существует также риск того, что голодание повлечёт за собой преждевременную смерть.
Да, правда: временами смутьяны и те, кто пренебрёг опасностью, говорили овсянцам:
— Почему бы вам не есть фрукты?
Но им вскоре было сказано с убийственной логикой:
— Фрукты отвратительны любому свободному овсянцу.
Слышали также, как некоторые безмозглые тупицы говорили:
— А почему бы не начать строить из глиняных кирпичей?
Но когда они получали ответ (что превышало то, чего они заслуживали), это быстро ставило их на место.
— Глина существует для кротов. И кроме того, Авена Первый, наш достославный основатель, несомненно, дал бы нам предписание на этот счёт, где указал бы, как использовать глину, если бы в этом была хоть какая-то польза.
Были, тем не менее, ещё авантюристы, которые говорили:
— Можно делать инструменты из металла.
Им отвечали:
— Инструмент из овсянки — истинный инструмент. Истинным металлом будет овсяночный металл!
Однако возможности овсистов не ограничивались защитой овсянки или неустанным исследованием её ценности и пользы. Философия овсизма могла бросить вызов любому пришельцу, сразив его неопровержимой диалектикой. «Если бы хоть какие-то из этих безумных идей, выпадающих из концепции овсизма, обладали жизнеспособностью, они могли бы быть объяснены на овсистском языке — богатейшем изо всех унаследованных человеком языков, позволяющем наиболее тонко передавать оттенки мыслей».
Как-то один теоретик овсизма сказал:
— Вы, нон-овсисты, просто-напросто представляете собой сброд мистиков, эзотериков, магов, оккультистов, шаманов, сумасшедших, старых дев с расстроенным воображением, доверчивых идиотов, одержимых и прочих неизлечимых психов.
— Нет, мы не таковы, — отвечали ему нон-овсисты. Но дело-то в том, и это надо понимать, что в большинстве своём они таковыми и были.
Ирония судьбы заключается в том, что таковыми их сделали овсисты. Что же до истинных нон-овсистов, в отличие от любителей сенсаций, то они вынуждены были пребывать в узком кругу и вести себя осмотрительно, дабы избежать проникновения в свою среду всяких овсянских недовольных, требовавших доступа к ним, настаивавших на названии «неовсизм» и издающих больше шума, чем кто бы то ни было. Овсянцам достаточно было просто указывать на весь этот сброд, который даже и овёс вырастить как следует не умел, чтобы фактически доказать всем, что нон-овсисты полностью деморализованы. Когда же фактов не хватало или поджимало время, в ход, бывало, пускался собственно энтузиазм с его вдохновляющими, объединяющими восклицаниями типа: «Девяносто миллионов овсянцев не могут быть неправы!»
Никто не сумел бы предъявить овсянцам обвинение в узости мышления. Каждая истинно новая идея встречалась с бурным интересом. Один из овсистских философов, продемонстрировав неиссякаемую плодотворность нации, изрёк: «Я — овсяночник, следовательно, я существую!» Как-то появился некий тиран, который заявил: «Овсянка — это я!», но такие люди рано или поздно умирают, тогда как красота и установленные порядки непреходящи.
Со временем, разумеется, из овсизма произросла богатая и многообещающая культура. Некоторое представление об её огромной и воодушевляющей ценности можно составить даже по небольшим извлечениям из её древней мудрости.
Одна из самых проникновенных традиционных песен, «Овсяния навсегда», открывается словами:
«Прекрасный Овёс, святой Овёс, любящий Овёс, дающий Овёс… Овёс! Овёс! Овёс!»
Временами в умах людей происходили революции, и тогда старое мироощущение подвергалось жёсткой критике. Один раз так было, когда модернистские писатели начали исследовать возможности новых путей выражения своего внутреннего бытия. Первые несколько строк из типичного образца Новой поэзии демонстрируют утверждение жизнеспособности человеческого духа:
Овёс
Осёв
Вёсо
Сёво
Чувство самообновления, порождаемое сбрасыванием оков обветшалого традиционализма, в данном стиле поистине уникально.
Тем не менее, овсизм весьма часто использовал в поддержку своих верований аргументы, заимствованные из софистики и извлечённые из её основополагающих документов. Если же кто-то ещё приводил в пример иные документы, их вполне убедительно характеризовали как устаревшие и «не вызывающие доверия». Свежие интерпретации включались в Овсянские Документы или отвергались на основании того, были ли использованные в них методы овсяноприемлемы или нет.
Перед тем, как все инакомыслящие были окончательно ввергнуты в Лету, молва свидетельствует, что кое-кто из них провозгласил: «Не отказывайтесь от овса, но и другим не пренебрегайте. Это вы можете». Мнение относительно подобного выпада было всеобщим: так думают недовольные лжецы, пытающиеся лишить людей душевного равновесия.
Хотя общество постоянно развивалось, всегда находились те, кто преклонялся перед старыми временами. Об этом свидетельствовали цветы, оставляемые у подножия статуй Авены Первого и одного из овсистских мучеников, заявившего: «Вы можете взять мои тело и душу, но вам никогда не получить мой овёс!»
Консервативные элементы в этом образцово открытом обществе, где было разрешено свободное выражение любых мнений, говорили:
«Будь хоть какая-то альтернатива овсу, разве люди использовали бы его пятьдесят тысяч лет?»
Прогрессисты, не согласные с этим, говорили в ответ:
«Есть одна очень простая альтернатива — геркулес!»
Либерально же настроенные элементы надеялись на возможность компромисса, основанного на овсяных запеканках как образе жизни.
Вот несколько сохранившихся от этой высокой культуры изречений, достойных пера её величайших сынов и дочерей:
«Если ваш овёс теплый, используйте его как пластырь. Если нет — согрейте его!»
««Овёс» рифмуется с «пёс». Тем не менее, это вещи противоположные».
«Всё, что липко, овсом не является».
«Овёс день да ночь — кукуруза прочь».
Что же потом случилось с овсянцами? Честно говоря, точно не знаю. Некоторые говорят, что они вымерли. Однако более вероятно, что подобная клевета возникла в головах ревнивых завистников…
