Суфийская притча от Руми


И кто-то в заблуждении глубоком
Себя считать готов под стать пророкам.
Мы тоже, мол, сродни мужам святым;
Мы, как они, едим, и пьём, и спим.
Сии слепцы не чувствуют различья,
Равняя всё: ничтожность и величье.
Что делать, с одного цветка берёт
Змея свой горький яд, пчела — свой мёд.
Две кабарги в долине обитали,
Одни и те же травы их питали,
Но мускуса дала одна немало,
И лишь навоз другая даровала.
Двух тростников так схожа красота,
Но сахар в том, а в этом пустота.
Таких примеров тьма, и человек
Все постигает, доживая век.

Жил бакалейщик; в лавке у него
Был попугай, любимый друг его.
Как сторож, днём у входа он сидел,
За каждым покупателем глядел.
И не был он бессмысленно болтлив, —
Он, как оратор, был красноречив.
Неловко раз на полку он порхнул
И склянку с маслом розовым столкнул.
На шум хозяин в лавку прибежал,
Потерю и убыток увидал, —
Вся лавка в масле, залит маслом пол.
И вырвал попугаю он хохол.
Тот, облысев, дар слова потерял.
Хозяин же в раскаянье вздыхал
И бороду, стеная, рвал свою:
«Увы! Я сам затмил судьбу мою!
Да лучше руку мне б свою сломать,
Чем на сладкоречивого поднять!»
Всем дервишам подарки он дарил,
Молясь, чтоб попугай заговорил.
Нахохлившись, три дня молчал певец;
Хоть ласку всевозможную купец
Оказывал любимцу своему,
Надеясь, что вернётся речь к нему.
Шёл мимо некий странник в этот час,
Без колпака, плешивый, словно таз.
Внезапно попугай обрёл язык.
Он крикнул дервишу: «Эй ты, старик!
Эй, лысый! Кто тебя волос лишил?
Ты разве масло где-нибудь разлил?»
Смеялись все стоящие кругом,
Когда сравнил себя он с мудрецом.

Хоть в начертанье «лев» и «молоко»
Похожи, нам до мудрых далеко.
Мы судим по себе о их делах,
И оттого блуждает мир впотьмах.
Повадно нам — порочным, жадным, злым,
Равнять себя пророкам и святым.
Мол, в них и в нас найдёшь ты суть одну,
И всяк подвержен голоду и сну!
Ты пропасти, что разделяют вас,
Не видишь в слепоте духовных глаз.
Два вида пчёл в густых ветвях снуют.
Те — только жалят, эти — мёд несут.
Вот две породы серн. Одна даёт
Чистейший муск, другая — лишь помёт.
Два рода тростника встают стеной,
Но пуст один, и сахарный другой.
А что таким сравненья нет,
Поймёшь в пути семидесяти лет.