Цзянлюй Мянь повстречал Цзи Чэ и сказал ему:
— Правитель Лу просил меня дать ему наставление. Я отказывался, но безуспешно, так что пришлось дать ему совет. Не знаю, попал ли я в цель. Прошу вас оценить мои слова, а сказал я лускому царю вот что: «Нужно следовать за почтительными и бережливыми, выдвигать справедливых и преданных, отвергать корыстолюбивых и льстивых. Тогда в народе никто не посмеет нарушить порядок».
Цзи Чэ рассмеялся и сказал:
— Вы, уважаемый, с вашими увещеваниями перед царём — всё равно что богомол, преграждающий путь повозке: разве сможете вы добиться желаемого? Ваши советы только навлекут на государя беду, ведь башни его дворца заполнены сокровищами, и, куда бы он ни направился, за ним всюду следует толпа.
Цзянлюй Мянь задрожал от страха и сказал:
— Мне, уважаемый, слова ваши непонятны. Прошу вас, учитель, пояснить их смысл.
— Когда великий мудрец правит Поднебесной, — ответил Цзи Чэ, — он воодушевляет сердца людей, желая, чтобы они обратились к просвещению и исправили свои обычаи, побороли в себе разбойничьи помыслы и прониклись возвышенными устремлениями, как если бы такова была их природа, и они сами не знают, почему таковы. Такого человека следовало бы считать старшим братом Яо и Шуня. Сколь велик, сколь беспределен он! Он хочет соединиться с полнотой жизни в себе и вовек пребывать в ней сердцем!