Наведение порядка
Янь Хой пришёл к Конфуцию и попросил разрешения отъехать.
— Куда же ты направляешься? — спросил Конфуций.
— Я еду в царство Вэй, — ответил Янь Хой.
— А что ты будешь там делать?
— Я слышал, что правитель Вэй молод летами и безрассуден в поступках. Он не заботится о благе государства и не замечает своих промахов. Столь низко ценит он человеческую жизнь, что в его владениях громоздятся горы трупов, а народ доведён до отчаяния. Я помню, учитель, ваши слова: «Не беспокойтесь о тех царствах, где есть порядок. Идите туда, где порядка нет. У ворот дома, где живёт врач, много больных». Я хочу как-нибудь применить на деле то, чему вы меня учили, и навести порядок в том несчастном царстве.
— Ах, вот как? — отозвался Конфуций. — Боюсь, ты спешишь навстречу собственной гибели. Великий Путь не терпит смятения, ибо, когда умы наши охвачены смятением, истина дробится, а когда истина раздроблена, люди охвачены тревогой. Если же ты не можешь одолеть тревогу в своей душе, ты никогда не станешь свободным. Совершенные люди древности учили других лишь тому, в чём сами находили прочную опору. А пока ты сам не обрёл такую опору в себе, как можешь ты браться за воспитание надменного владыки? Да и понимаешь ли ты, что источник нашей власти над людьми есть также подлинный исток нашего знания? Власть над людьми находит выражение в славе, знание же рождается из соперничества. Приобрести имя — значит, победить в борьбе, и знание есть орудие этой борьбы. И то и другое — вещи вредные, они не сделают нас лучше. Ещё нужно сказать тебе, что обладать выдающимися способностями, безупречной честностью, но не видеть, что таится в душе другого, не стремиться к славе, не понимать человеческого сердца и в то же время проповедовать добро, справедливость и благородные деяния перед жестокосердным государем — значит, показать свою красоту, обнажая уродство другого. Поистине, такого человека следовало бы назвать «ходячим несчастьем». А тому, кто доставляет неудовольствие другим, люди, конечно, тоже будут стараться навредить. Боюсь, не избежать тебе нападок света! И ещё: если уж правитель Вэй так любит умных и достойных мужей и ненавидит людей ничтожных, какой смысл тебе доказывать, что ты человек незаурядный? Уж лучше тебе не вступать в спор с державным владыкой, ведь государь наверняка станет придираться к твоим недостаткам и выставлять напоказ собственные достоинства.
Твой взор он помутит.
Твою гордость он смирит.
Твои уста он замкнёт.
Твою гордость он убьёт.
И даст тебе другое сердце.
Тогда придётся тебе «огнём тушить огонь, водой заливать воду». Вот что называется «и было плохо, а стало хуже некуда»! Если ты уступишь ему с самого начала, будешь угождать ему потом до конца своих дней. А тогда он едва ли будет прислушиваться к твоим восторженным речам, и, значит, рано или поздно не миновать тебе плахи.
Ещё хочу тебе сказать вот что. В старину царь Цзе казнил Гуань Лунфэна, а царь Чжоу казнил Биганя. Оба казнённых были людьми безупречного поведения, пёкшимися о благе людей. А вышло так, что вследствие их добронравного поведения повелители решили избавиться от них. И, кроме того, это были люди, мечтавшие о славе. Когда-то Яо пошёл войной на владения Цзун, Чжи и Сюао, а Юй напал на удел Юху, и эти царства были обращены в пустыню, а их правители сложили головы на плахе. Не было конца грабежам и казням, нет предела и жажде побед. А всё потому, что люди эти искали славы. Не говори мне, что ты никогда не слышал о них! Даже мудрейший из людей может соблазниться славой, что же говорить о таких, как ты? Однако же, кажется, ты хочешь что-то сказать мне — так говори же!
Янь Хой сказал:
— Хорошо ли быть осторожным и бесстрастным в своих намерениях, а в делах — прилежным и последовательным?
Конфуций отвечал:
— О нет, это никуда не годится! Правитель Вэй не умеет сдерживать свои страсти, и в душе у него нет равновесия. Обыкновенные люди, конечно, не смеют уклониться от встречи с ним и стараются спрятать своё беспокойство и страх под покровом спокойствия. В них не родится даже того, что называют «благотворным влиянием, растущим день ото дня», — что же говорить о великой силе добродетели? А он будет стоять на своём и не захочет меняться. По видимости он может соглашаться с тобой, но в душе не будет с тобой считаться. Что же тут хорошего?
— Коли так, — сказал Янь Хой, — я буду прям внутри и податлив снаружи, я буду верен своим убеждениям, уступая царской воле. Как человек «прямой внутри», я буду послушником Неба. Тот, кто становится послушником Неба, знает, что Сын Неба и он сам — дети Неба, и что он один умеет говорить от себя как бы без умысла, — так что иной раз людям его речи нравятся, а иной раз — нет. В мире к таким людям относятся как к детям. Вот что я называю «быть послушником Неба». Тот же, кто «податлив снаружи», будет послушником человека. Держать в руках ритуальную табличку, падать на колени и простираться ниц, — так ведёт себя подданный. Все люди так поступают, отчего и мне не поступать так же? Делая то, что и другие делают, я никому не дам повода быть недружелюбным ко мне. Вот что я называю «быть послушником человека». Храня верность своим убеждениям и покоряясь царской воле, я буду послушником древних. Правдивые слова, будь то распоряжения или назидания, восходят к древним, и сам я за них не в ответе. В таком случае я могу быть прям, не рискуя собой. Вот что я называю «быть послушником древних». Годится ли такое поведение?
— Никуда не годится! — отвечал Конфуций.— Планы хитроумные, да осуществить их трудно. Будь проще, и тогда, даже не выделяясь большим умом, ты избежишь беды. Однако же на этом следует остановиться. Своего повелителя тебе всё равно не переделать. Ты со своими планами чересчур уповаешь на свой ум.
— Мне больше нечего сказать, — промолвил Янь Хой. — Прошу вас, учитель, дать мне совет.
— Постись, и я скажу тебе,— отвечал Конфуций. — Действовать по собственному разумению — не слишком ли это легко? А тот, кто предпочитает лёгкие пути, не узреет Небесного Сияния.
— Я живу бедно и вот уже несколько месяцев не пью вина и не ем мяса. Можно ли считать, что я постился?
— Так постятся перед торжественным жертвоприношением, я же говорю о посте сердца.
— Осмелюсь спросить, что такое пост сердца?
— Сделай единой свою волю: не слушай ушами, а слушай сердцем, не слушай сердцем, а слушай духовными токами. В слушании остановись на том, что слышишь, в сознании остановись на том, о чём думается. Пусть жизненный дух в тебе пребудет пустым и непроизвольно откликается внешним вещам. Путь сходится в пустоте. Пустота есть пост сердца.
— Пока я, Хой, ещё не постиг своего истинного бытия, я и в самом деле буду Хоем, — сказал Янь Хой.— Когда же я постигну своё истинное бытиё, я ещё не буду Хоем. Не это ли значит «сделать себя пустым»?
— Именно так! — отвечал Конфуций. — Вот что я тебе скажу: войди в его ограду и гуляй в ней свободно, но не забивай себе голову мыслями о славе. Когда тебя слушают, пой свою песню, когда тебя не слушают, умолкни. Не объявляй о своих убеждениях, не имей никаких девизов. Умей жить неизбежным, и в этом обрети для себя всё в себя вмещающий дом. Тогда ты будешь близок к правде. Легко ходить, не оставляя следов. Трудно ходить, не касаясь земли. Деяниям прислужников человека легко подражать, свершениям прислужников Неба подражать трудно. Ты знаешь, что можно летать с помощью крыльев. Ты ещё не знаешь, что можно летать, даже не имея крыльев. Ты знаешь, что можно знанием добывать знание, но ещё не знаешь, что можно благодаря незнанию стяжать знание.
Вглядись же в тот сокровенный чертог: из пустой залы исходит ослепительный свет. Счастье приносит освобождение от желания освободиться. Пока же ты не придёшь к этому концу, ты будешь мчаться галопом, даже восседая неподвижно. Если твои уши и глаза будут внимать внутреннему и ты отрешишься от умствования, к тебе стекутся даже божества и духи, что уж говорить о людях! Вот что такое превращение всей тьмы вещей! Юй и Шунь здесь обретали тот узел, в котором сходятся все нити. Фу Си и Цзи Цзюй на этом прекратили свои странствия, ну, а простым людям и подавно надлежит здесь остановиться!
![]()
— Куда же ты направляешься? — спросил Конфуций.
— Я еду в царство Вэй, — ответил Янь Хой.
— А что ты будешь там делать?
— Я слышал, что правитель Вэй молод летами и безрассуден в поступках. Он не заботится о благе государства и не замечает своих промахов. Столь низко ценит он человеческую жизнь, что в его владениях громоздятся горы трупов, а народ доведён до отчаяния. Я помню, учитель, ваши слова: «Не беспокойтесь о тех царствах, где есть порядок. Идите туда, где порядка нет. У ворот дома, где живёт врач, много больных». Я хочу как-нибудь применить на деле то, чему вы меня учили, и навести порядок в том несчастном царстве.
— Ах, вот как? — отозвался Конфуций. — Боюсь, ты спешишь навстречу собственной гибели. Великий Путь не терпит смятения, ибо, когда умы наши охвачены смятением, истина дробится, а когда истина раздроблена, люди охвачены тревогой. Если же ты не можешь одолеть тревогу в своей душе, ты никогда не станешь свободным. Совершенные люди древности учили других лишь тому, в чём сами находили прочную опору. А пока ты сам не обрёл такую опору в себе, как можешь ты браться за воспитание надменного владыки? Да и понимаешь ли ты, что источник нашей власти над людьми есть также подлинный исток нашего знания? Власть над людьми находит выражение в славе, знание же рождается из соперничества. Приобрести имя — значит, победить в борьбе, и знание есть орудие этой борьбы. И то и другое — вещи вредные, они не сделают нас лучше. Ещё нужно сказать тебе, что обладать выдающимися способностями, безупречной честностью, но не видеть, что таится в душе другого, не стремиться к славе, не понимать человеческого сердца и в то же время проповедовать добро, справедливость и благородные деяния перед жестокосердным государем — значит, показать свою красоту, обнажая уродство другого. Поистине, такого человека следовало бы назвать «ходячим несчастьем». А тому, кто доставляет неудовольствие другим, люди, конечно, тоже будут стараться навредить. Боюсь, не избежать тебе нападок света! И ещё: если уж правитель Вэй так любит умных и достойных мужей и ненавидит людей ничтожных, какой смысл тебе доказывать, что ты человек незаурядный? Уж лучше тебе не вступать в спор с державным владыкой, ведь государь наверняка станет придираться к твоим недостаткам и выставлять напоказ собственные достоинства.
Твой взор он помутит.
Твою гордость он смирит.
Твои уста он замкнёт.
Твою гордость он убьёт.
И даст тебе другое сердце.
Тогда придётся тебе «огнём тушить огонь, водой заливать воду». Вот что называется «и было плохо, а стало хуже некуда»! Если ты уступишь ему с самого начала, будешь угождать ему потом до конца своих дней. А тогда он едва ли будет прислушиваться к твоим восторженным речам, и, значит, рано или поздно не миновать тебе плахи.
Ещё хочу тебе сказать вот что. В старину царь Цзе казнил Гуань Лунфэна, а царь Чжоу казнил Биганя. Оба казнённых были людьми безупречного поведения, пёкшимися о благе людей. А вышло так, что вследствие их добронравного поведения повелители решили избавиться от них. И, кроме того, это были люди, мечтавшие о славе. Когда-то Яо пошёл войной на владения Цзун, Чжи и Сюао, а Юй напал на удел Юху, и эти царства были обращены в пустыню, а их правители сложили головы на плахе. Не было конца грабежам и казням, нет предела и жажде побед. А всё потому, что люди эти искали славы. Не говори мне, что ты никогда не слышал о них! Даже мудрейший из людей может соблазниться славой, что же говорить о таких, как ты? Однако же, кажется, ты хочешь что-то сказать мне — так говори же!
Янь Хой сказал:
— Хорошо ли быть осторожным и бесстрастным в своих намерениях, а в делах — прилежным и последовательным?
Конфуций отвечал:
— О нет, это никуда не годится! Правитель Вэй не умеет сдерживать свои страсти, и в душе у него нет равновесия. Обыкновенные люди, конечно, не смеют уклониться от встречи с ним и стараются спрятать своё беспокойство и страх под покровом спокойствия. В них не родится даже того, что называют «благотворным влиянием, растущим день ото дня», — что же говорить о великой силе добродетели? А он будет стоять на своём и не захочет меняться. По видимости он может соглашаться с тобой, но в душе не будет с тобой считаться. Что же тут хорошего?
— Коли так, — сказал Янь Хой, — я буду прям внутри и податлив снаружи, я буду верен своим убеждениям, уступая царской воле. Как человек «прямой внутри», я буду послушником Неба. Тот, кто становится послушником Неба, знает, что Сын Неба и он сам — дети Неба, и что он один умеет говорить от себя как бы без умысла, — так что иной раз людям его речи нравятся, а иной раз — нет. В мире к таким людям относятся как к детям. Вот что я называю «быть послушником Неба». Тот же, кто «податлив снаружи», будет послушником человека. Держать в руках ритуальную табличку, падать на колени и простираться ниц, — так ведёт себя подданный. Все люди так поступают, отчего и мне не поступать так же? Делая то, что и другие делают, я никому не дам повода быть недружелюбным ко мне. Вот что я называю «быть послушником человека». Храня верность своим убеждениям и покоряясь царской воле, я буду послушником древних. Правдивые слова, будь то распоряжения или назидания, восходят к древним, и сам я за них не в ответе. В таком случае я могу быть прям, не рискуя собой. Вот что я называю «быть послушником древних». Годится ли такое поведение?
— Никуда не годится! — отвечал Конфуций.— Планы хитроумные, да осуществить их трудно. Будь проще, и тогда, даже не выделяясь большим умом, ты избежишь беды. Однако же на этом следует остановиться. Своего повелителя тебе всё равно не переделать. Ты со своими планами чересчур уповаешь на свой ум.
— Мне больше нечего сказать, — промолвил Янь Хой. — Прошу вас, учитель, дать мне совет.
— Постись, и я скажу тебе,— отвечал Конфуций. — Действовать по собственному разумению — не слишком ли это легко? А тот, кто предпочитает лёгкие пути, не узреет Небесного Сияния.
— Я живу бедно и вот уже несколько месяцев не пью вина и не ем мяса. Можно ли считать, что я постился?
— Так постятся перед торжественным жертвоприношением, я же говорю о посте сердца.
— Осмелюсь спросить, что такое пост сердца?
— Сделай единой свою волю: не слушай ушами, а слушай сердцем, не слушай сердцем, а слушай духовными токами. В слушании остановись на том, что слышишь, в сознании остановись на том, о чём думается. Пусть жизненный дух в тебе пребудет пустым и непроизвольно откликается внешним вещам. Путь сходится в пустоте. Пустота есть пост сердца.
— Пока я, Хой, ещё не постиг своего истинного бытия, я и в самом деле буду Хоем, — сказал Янь Хой.— Когда же я постигну своё истинное бытиё, я ещё не буду Хоем. Не это ли значит «сделать себя пустым»?
— Именно так! — отвечал Конфуций. — Вот что я тебе скажу: войди в его ограду и гуляй в ней свободно, но не забивай себе голову мыслями о славе. Когда тебя слушают, пой свою песню, когда тебя не слушают, умолкни. Не объявляй о своих убеждениях, не имей никаких девизов. Умей жить неизбежным, и в этом обрети для себя всё в себя вмещающий дом. Тогда ты будешь близок к правде. Легко ходить, не оставляя следов. Трудно ходить, не касаясь земли. Деяниям прислужников человека легко подражать, свершениям прислужников Неба подражать трудно. Ты знаешь, что можно летать с помощью крыльев. Ты ещё не знаешь, что можно летать, даже не имея крыльев. Ты знаешь, что можно знанием добывать знание, но ещё не знаешь, что можно благодаря незнанию стяжать знание.
Вглядись же в тот сокровенный чертог: из пустой залы исходит ослепительный свет. Счастье приносит освобождение от желания освободиться. Пока же ты не придёшь к этому концу, ты будешь мчаться галопом, даже восседая неподвижно. Если твои уши и глаза будут внимать внутреннему и ты отрешишься от умствования, к тебе стекутся даже божества и духи, что уж говорить о людях! Вот что такое превращение всей тьмы вещей! Юй и Шунь здесь обретали тот узел, в котором сходятся все нити. Фу Си и Цзи Цзюй на этом прекратили свои странствия, ну, а простым людям и подавно надлежит здесь остановиться!
