Людские видя заблужденья,
Сказал Юпитер с высоты:
«Создам другое населенье!
Преступный род, погибнешь ты!
В глубокий ад лети, Меркурий,
И злейшую из лютых Фурий
Сюда немедля приведи.
Пощады более не жди,
О род, не в меру мной любимый!»
Но гнев царя неумолимый
С теченьем времени остыл.
Цари! по воле высших сил,
Располагаете вы подданных судьбою!
Пускай же и у вас остынет первый пыл:
Пусть между гневом и грозою,
Последствием его, хоть ночь одна пройдёт!
Меж тем Меркурий, чей полет
Чудесно скор, а речь — как мёд,
Спустился в Ад к зловещим сёстрам.
Руководимый взором острым,
Он предпочтенье отдаёт
Алекто грозной — пред Мегерой
И Тизифоной. В свой черёд,
Довольная такою мерой,
Клянётся та весь род людской
Послать к Плутону на покой,
В пределы мрачного аида.
Грозила тщетно Эвменида:
Царь передумал, — и назад
Он Фурию отправил в ад.
Но всё же, более для вида,
На землю он Перуны шлёт:
Отец, который сына бьёт,
Старается ударить мимо…
И молния сожгла одну
Незаселённую страну.
С тех пор гордясь невыразимо,
Зазнались люди без стыда.
Олимп разгневался тогда;
Богов верховный повелитель,
Юпитер сам, Тучегонитель,
Поклялся Стиксом наконец,
Что он пошлёт на землю грозы.
Не веруя в его угрозы,
Смеялись боги. Он — отец,
Душе которого знакомы
Любовь и жалость. Пусть же сам
Дозволит он другим богам
Вернейшие измыслить громы.
Немедля выковал Вулкан
Двойной с Перунами колчан:
И те, которые летели,
Не уклоняясь, прямо к цели
Их олимпийцев шлёт синклит;
Другие, чей удар грозит
Высоким лишь вершинам горным,
В пути своём по временам
Совсем теряются бесследно.
Для нас угроза их — безвредна:
Лишь эти шлёт Юпитер сам.