Сидя рядом с вэйским Вэнь-хоу, Тянь Цзыфан усердно хвалил Юйгуна.
— Юйгун — ваш наставник? — спросил Вэнь-хоу.
— Нет, — ответил Цзыфан. — Он мой земляк. Речи его часто очень мудры, и земляки его почитают.
— Стало быть, у вас нет наставника? — спросил Вэнь-хоу.
— Нет, есть.
— Кто же он?
— Его зовут Дунго Шунь-цзы.
— Почему же вы, учитель, никогда о нём не упоминали?
— Это настоящий человек. Обликом он — человек как все люди, но сердце его — вместилище Небес. Следует превращениям, а в себе хранит подлинное; душой чист и всех на свете приемлет. Людей же неправедных он вразумляет своей праведной жизнью, так что их низкие человеческие понятия сами собой рассеиваются. Разве достоин я хвалить такого?
Цзыфан ушёл, а государь был так изумлён его словами, что за целый день слова не вымолвил. Потом он созвал своих придворных и сказал:
— Как далеко мне до мужа совершенных свойств! Прежде я считал пределом совершенства речи мудрых и знающих, поступки человечных и справедливых. Но с тех пор, как я услышал о наставнике Цзыфана, тело моё стало как бы невесомым, и во мне исчезло желание двигаться, уста же мои сомкнулись, и во мне пропало желание говорить. Мои прежние наставники — просто глиняные истуканы! И даже моё царство поистине перестало обременять меня!