Янь Хой сказал Конфуцию:
— Когда вы, учитель, идёте не торопясь, я тоже иду неторопливо, когда вы спешите, и я поспешаю. Когда вы бежите, я бегу вслед. Но когда вы мчитесь так быстро, что исчезаете, прежде чем пыль взлетит из-под ваших ног, мне остаётся только смотреть вам вдогонку.
— О чём говоришь ты, Хой? — спросил Конфуций.
— «Когда вы идёте не торопясь, и я тоже иду неторопливо» означает: то, что вы, учитель, говорите, я тоже говорю. «Когда вы спешите, и я поспешаю» означает: когда вы доказываете, я тоже доказываю. «Когда вы бежите, я бегу вслед» означает: то, что вы говорите о Пути, говорю и я. «Когда вы мчитесь так, что исчезаете, прежде чем пыль взлетит из-под ваших ног, а я только смотрю вдогонку» означает: вам верят на слово, хотя вы не даёте обещаний, с вами все дружат, хотя вы никому не угождаете, все ищут встречи с вами, хотя у вас нет титулов, а вы и не знаете, почему так получается.
— Ах, в твои слова надо получше вдуматься! — воскликнул Конфуций. — В мире нет ничего более прискорбного, чем смерть сердца. Даже смерть человека, в конце концов, не так удручает. Солнце восходит на востоке и заходит на западе, и все земные существа устраивают свою жизнь сообразно его движению. Все, кто имеет глаза и ноги, без него не могут ничего сделать: они действуют, когда солнце сияет в небе, и прячутся, когда оно исчезает. Не то ли происходит и со всем сущим в мире? Одним назначено умереть, другим в тот же срок назначено жить. Получив однажды свой телесный облик, я не меняю его до того момента, когда испущу дух. День и ночь, не прерываясь ни на мгновение, я погружён в дела и не ведаю, каковы будут последствия содеянного мной. И о том, что же в конце концов из меня получится, не догадается даже лучший знаток судеб. Вот так день за днём я становился таким, каков я есть сейчас. Мы с тобой всю жизнь прожили бок о бок — как печально, что ты до сих пор ничего не понял! Боюсь, ты замечаешь во мне только то, что можно увидеть со стороны. Но эти внешние проявления моей жизни уже принадлежат прошлому, и ты напрасно думаешь, что они ещё существуют. Думать так — всё равно, что искать сбежавшую лошадь на опустевшем рынке. Я, внимая тебе, обо всём забываю, и ты, внимая мне, должен обо всём забывать. Для чего обременять себя житейскими тяготами? Ведь даже если я забуду, каким был прежде, во мне всё равно останется нечто вовек незабываемое.